Рублевская Л.И. - Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 2 - 2016

А теперь перенесемся в XVIII век, последние годы существования Речи Посполитой. В семье униатского священника Кириллы Бобровского из деревни Волька Выгановская на Подляшье родилось пятеро сыновей. Выжило двое — старший Язеп и младший Михаил. Родившийся в 1784-м Михаил, наверное, и предназначался отцом для духовного поприща, поскольку имел феноменальную память и способность к языкам. Не было для него ничего интереснее, чем листать пожелтевшие страницы старых книг — особенно в библиотеке Супрасльского монастыря, ведущей родословную с XVI века. А еще любил... разводить цветы.

Книги и цветы — две его страсти по жизни.

После Клещелевской церковной школы, Дрогичинского пиарского училища, Белостокской гимназии Михаил поступил в Главную духовную семинарию при Виленском университете. В 1811-м он — магистр филологии, в 1812-м — магистр богословия, в 1814-м — магистр философии, в 1815-м — уже профессор. Знал 17 языков, о его эрудиции рассказывают легенды.

В Виленском университете появилась группа преподавателей, которые мечтали о возрождении ВКЛ и не ощущали себя ни поляками, ни русскими. Это Михаил Бобровский, Игнат Данилович, Теодор Нарбут, Антон Мартиновский и другие. Бобровский считал, что нужно возродить язык, на котором были написаны Статуты Великого Княжества Литовского, то есть старобелорусский: «Увядзенне ў школы i семінарыі гэтай першапачатковай мовы без сумневу ўваскрэша гэтую старажытную мову». Именно Бобровский настоял на том, чтобы публикация Статутов состоялась на кириллице, как в оригинале,— коллега Игнат Данилович собирался переводить тексты латинкой.

Как свидетельствовал Евхим Карский, «універсітэцкая моладзь, на чале якой стаяў М. Баброўскі, збірала беларускія матэрыялы паводле праграмы, складзенай iм самім».

В 1817 году Бобровский отправляется за границу. За пять лет он посетил Вену, Прагу, Венецию, Падую, Болонью, Париж, города Германии, Далмацию. В библиотеках Ватикана сделал описание находящихся там кириллических памятников. Познакомился с коллегами — в том числе легендарным чешским ученым Вацлавом Ганкой, о котором писал и Владимир Короткевич в романе «Нельга забыць». Чтобы пробудить интерес к чешской культуре, которая считалась менее развитой, чем немецкая, Ганка пошел на подлог: в 1817 году объявил, что обнаружил рукописи с великолепными образцами древней чешской литературы. Как пишет Короткевич: «I гэта былі кнігі такой паэтычнай сілы, што ўся Чэхія ажыла духам... Дзе iм было цяпер слухаць немцаў, якія пераконвалi ix у тым, што чэxi толькі вечныя пазычальнікі чужога!.. Паэты пачалі пісаць вершы, музыкі — ствараць сваю музыку, вучоныя — шукаць другія старажытныя кнігі. I выявілася, што варта было ўзяцца за справу ўсім — i адразу знойдуцца сотні і тысячы прыгожых старых кніг... I Чэxiя стала Чэхіяй».

То, что рукописи Ганки — подделка, подтвердили только в XX веке. А когда Бобровский встретился с этим ученым, находки только что совершили переворот в умах. Разумеется, Михаил Бобровский не мог не захотеть того же для своей родины и по возвращении с жаром принялся за поиски. И в 1822 году он обнаружил знаменитую Супрасльскую рукопись — крупнейший и самый древний памятник кириллического старославянского письма XI века.

Изучать ее он будет до конца жизни.

Находка вызвала сенсацию. Сохранилось письмо графа Румянцева известному языковеду Александру Востокову: «Я чрезвычайно вам благодарен, что так скоро дали мне знать о двух самых древних памятниках славянской письменности, открытых ксендзом Бобровским. Сделайте мне одолжение, поручите г. Кеппену или кому иному, не теряя ни мало времени, наведаться у г. Бобровского, не могу ли я куплею приобрести обе сии древние рукописи за какую цену».

Насколько известно, Бобровский рукописи не продал.

Там же, в Супрасльском монастыре, Бобровский обнаружил книги Франциска Скорины. В то время о великом первопечатнике мало кто знал. Михаил Бобровский жизнь положил на то, чтобы исправить это — искал Скориновские книги, изучал его биографию... И, похоже, иногда себя самого сравнивал со Скориной. Также приобрел блестящее образование, также пытался сделать язык своего народа языком науки и книг...

И также потерпел крах.

Начался процесс филоматов и филаретов — тайных студенческих обществ. Разумеется, идейным руководителем считали Михаила Бобровского. Он к тому же еще дал повод для преследований: «На Св. Іосіфа Абручніка (19 сакавіка 1823 г.) Баброўскі, як уніяцкі святар, чытаў казанне, у якім, кажучы пра шлюбныя росшукі, згадаў, што “енчаць у кайданах пасаджаныя за правіннасці, ад якіх сам узрост ix апраўдвае”».

Михаил Бобровский был сослан в Жировичский монастырь, который тогда принадлежал базилианам.

Беда не ходит одна... Из-за переживаний у слависта начала развиваться тяжелая нервная болезнь. Она сказалась прежде всего на его феноменальной памяти.

Однако в Жировичском монастыре Бобровский продолжил писать, с нетерпением ожидая, пока доставят из Вильно его уникальную библиотеку: перед отъездом распорядился ее упаковать и отправить на новое место пребывания.