Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех

Пользуясь передышкой, Эмберли удалился в шатер и, сменив пропитавшуюся потом рубаху, натянул кольчужку, усиленную оплечьем, но легкую, струящуюся, точно шелковый платок, богато украшенную чеканкой и филигранью. Поразмыслив, он оставил поножи, похоже, не слишком доверяя варварской манере вести поединок, подогнал покореженный копьем шлем, с которого снял кавалерийский плюмаж. Надежно примотав темляк, селт вышел на воздух и закрутил рукой, разминая уставшую кисть, готовясь к новым подвигам во славу Сельты и государыни Рандиры, теряя меч и заставляя рукоять вернуться в ладонь, точно сокола на перчатку.

Викард тем временем обстоятельно занялся крапчатой.

Он лично проводил взмыленную кобылу в тень навеса, неторопливо снял с нее лишний груз доспехов, пожурил за неповоротливость, но, к вящему восторгу публики, наградил морковкой, извлеченной из шлема. Он не готовился, не разминался, стоял себе в тенечке, хрустел второй морковкой не хуже крапчатой и в ус не дул. Такое безразличие впечатляло народ едва ли не сильнее приготовлений Даго-и-Нора.

Наконец, они снова сошлись, и тут же произошла очередная заминка. Едва громадный Викард буквально навис над изящным Даго, маршалы поспешили остановить поединок и воззвали к суду Императора. Рад не без интереса выслушал новую проблему и призадумался.

Выяснилось, что инь-чианин отказался менять любимый двуручник на более легкий меч, и рядом с ним полуторный меч Даго-и-Нора казался детской игрушкой. Богатырь и так имел немалое преимущество в росте и силе, поэтому длина меча могла заметно повлиять на исход поединка. Маршалы турнира отказывались брать на себя ответственность.

Император, поразмыслив, тоже не рискнул.

Он предпочел обратиться к старому Варту.

– Нет во всей светотени народа, лучше разбирающегося в вопросах рыцарской чести, чем селты, – любезно заметил Рад, улыбаясь старшему Даго-и-Нору. – Рассудите же по совести вашего сына и славного варвара, маршал, и все мы с поклоном примем ваше решение.

Варт Даго-и-Нор думал недолго:

– В кодексе сказано, что супротивники должны биться равным оружием. Полагаю, слово «равный» в пояснениях не нуждается. Пусть э… славный варвар возьмет легкий меч и бьется одной рукой.

– Вы все слышали! – кивнул Император герольдам, и те поспешили возвестить его волю народу. Народ одобрительно завопил.

– Дело ваше, – фыркнул в широкую ладонь Ральт Рваный Щит, – он пытался уровнять шансы. Что для его лапищи ваша фитюлька? Былинка, не больше.

Эрей согласно кивнул, и Варт побледнел как песок центральной пустыни.

На ристалище тем временем выступал неукротимый Викард. Показав для начала, что он и так собирался драться одной рукой, варвар довольно долго крутил двуручником восьмерки, подбрасывал и ловил, перекидывал из ладони в ладонь, делал выпады и уходил в защиту. Когда толпа прочувствовала, на что способен он с тяжелым мечом и заревела в предвкушении, великан чуть оглянулся на императорскую ложу и покорно сменил оружие. Встал, как полагалось, поклонился, как велел дурацкий ю-чиньский обычай, и кивнул противнику – нападай, мол.

Эмберли Даго-и-Нор прищурил глаза и провел пробную атаку.

Маг зацепил краем глаза Дарителя. Поверженный рыцарь не ушел с ристалища и ревниво следил за соперником. Эмберли Даго-и-Нор сумел пройти дальше и теперь играл партию, в которой по праву считался мастером. Неважно, чем закончится поединок с варваром, Дарителя селт уже победил. Безымянный рыцарь проиграл турнир, обещавший стать первой ступенью триумфа и мести.

«Дурак! – беззлобно подумал Эрей, отворачиваясь и наблюдая, как побратим издевается над прославленным фехтовальщиком Сельты. – Тебя сама судьба пощадила, а ты и не понял. Дурак. Быть выбитым из седла не позорно. Прием был не слишком честным, да и конь мог споткнуться некстати. Тот, кто верит в свое мастерство, как в Возвращение Господне, неизбежно забывает о грубой силе и платит за забывчивость. Меч – дело другое, меч в руке мастера способен на чудеса. Сила здесь ничего не решает».

На ристалище тем временем творилось небывалое.

Эмберли Даго-и-Нор, признанный мастер клинка, не успевал за противником. Клинки звенели так, что покрывали неистовый рев толпы, свист, брань, топот, но все выпады Эма шли в пустоту, хотя Викард замер на месте истуканом, даже чуть зарылся сапогами в песок, – для верности. Перехватывала клинок неведомая сила, возникавшая из ниоткуда, направляла по ложному следу, вертела рукой достойного селта как хотела, и было до слез обидно: ведь своя рука, не чужая, а не властен над ней, хоть вой. Варвара же руки слушались, и клинком он работал, что монах пером, чиркал себе строчечки, одну, другую, точки, рифмы, чем ответишь, Эмберли? Нечем ответить. Снова выпад поймал, едва перехватил острием, насмешливый такой, нацеленный в кончик носа, не ради жизни и победы, ради баловства, ради смеха направленный. Вот, мол, тебе, вояка, и так тебя испробую, и сяк, и наперекосяк. Бахвалился, меч ронял, ловил? Давай еще побахвалимся?