Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех

Поехали потихоньку, как и обещал инь-чианин, степенно, будто и не спасались бегством от возможной драки с сиволапыми, а ехали себе дальше по мажьим делам, но за деревней все же пришпорили, заторопились, и зараженные спешкой седоков лошади попытались взлететь вслед за цельконом. Эрей придержал коня, заставляя сбивать копыта о грешную землю, не пуская в привычное небо. Темная тварь рыкнула, скалясь на солнце, пошла ровнее; крапчатая и сивая покорились воле вожака, перестали взвиваться свечками и скакать безумными козами, понесли вперед, что по небу соколы. Викард благодарно выругался, Истерро рискнул открыть глаза и покрепче вцепился в поводья, ища опоры. Эрею было проще: на широкой спине целькона, меж уютно сложенных крыльев, сиделось будто в кресле у камина; едва деревня скрылась за поворотом, маг осадил коня, объявляя привал. В конце концов, кому приспичит преследовать святых целителей и грозных магов, пожирателей кузнецов? Ради чего? Они ведь не из страха от дреколья уходили, жаль было сиволапых воителей.

Целенский конь, повинуясь приказу, застыл изваянием, будто вовсе скакать не умел, так, померещился гордый полет. Крапчатая всхрапнула, сотворив невозможный маневр, но разминулась с темной тварью, обогнула по дуге, плавно сбавляя скорость, щадя массивного седока. Серебристо-серая лошадка Истерро, темпераментная, гордая, совсем не крестьянская, вошла копытами в землю рядом с Дэйвом, и монах вылетел из седла в придорожный овраг.

– Экая девочка! – причмокнул ей Викард, не забыв побаловать лаской свою кобылу. – Ой, горячая! Кузнец сказывал, ее жеребенком купчина один в счет долга оставил, хороша оказалась да бестолкова, ни пахать, ни жернова крутить. Думал, дочери пристроить, а та верхами брезгует. Вот и отдал, как взял, в счет долга. Бабник? Ты там живой? На такой красотке нужно умеючи скакать, с душой, это тебе не девка гулящая. Не фрейлина, Императрица!

– Вот так ее и назову, – с кряхтением ответил монах, ползком выбираясь из оврага. – Чуть не зашибла, зараза титулованная!

– Лучше покороче, – посоветовал Эрей, изгибаясь и подавая страдальцу руку. – Има, например.

– Има так Има. Нормально, – согласился Истерро, с неодобрением косясь на лошадь. Та отвечала полной взаимностью, презрительно фыркая потерявшему контроль седоку. – Вы не хотите спешиться? Я бы отдохнул…

– Доедем потихоньку до дубравы, – маг указал на едва заметную зелень на горизонте, – там отдохнем и подкрепимся.

– Можно и поспать, братко, – урезонил Викард. – Надорвались вы малость, нет? Жару переждем, а по ночному холодку ухнем до крепости Торпин, оттуда до Мантрея рукой подать, к турниру аккурат поспеем. Здесь, в Хвиро, тракты хорошие, езженные, не собьемся. Да и звезды светят, что фонари.

– Посмотрим, – буркнул маг и тронул коленями бока целькона.

Истерро скривил страдальческую мину, всем видом стремясь напомнить, что едва не отдал Богу душу, спасая мир, но спутники попались бесчувственные и намеки понимать отказались. Отчаявшись заполучить хоть толику сочувствия, монах нехотя заполз в седло и надулся обиженным филином. Врожденная справедливость твердила, что надрываться на весь мир его никто не просил, напротив, вовремя остановили, от самой Калитки отвели, но уязвленное самолюбие отказывалось принимать доводы рассудка. Не так часто мы совершаем в жизни подвиги, еще реже получаем за них по заслугам духовным. За все отвечаем по смерти, когда приходит время последнего расчета, все видит и подмечает Единый Господь, за все воздаст по Возвращении, но при жизни… хоть клочок славы посмертной… Хоть ниточку в награду за труды!

– Вам плохо? – не оборачиваясь спросил Темный. – Потерпите до дубравы, там тень и вода, будет легче. Грейтесь пока.

Истерро прикусил губу и покорно кивнул, принуждая царственную Иму догнать своих спутников. Та в два прыжка нагнала Дэйва и затанцевала рядом, красуясь перед статным крылатым скакуном. Ревнивая крапчатая попыталась куснуть ее в бок; Има грациозно отпрянула, строя глазки Дэйву и норовя лягнуть нежданную соперницу. Истерро снова едва не вывалился из седла. Один лишь Дэйв не сбился с неспешной рыси: взгляд целькона был устремлен на дубраву, а душа парила в небе, высматривая добычу. Он не считал себя конем, скорее волком-одиночкой, давно отбившимся от стаи. И то, что скакало рядом, заигрывая и ластясь, было всего лишь кониной, аппетитной, но, увы, запретной. Временно.

– Вы видите проблему там, где ее нет, – сказал Эрей на полпути к дубраве. Он по-прежнему не смотрел на Истерро, рысил по дороге, озирая окрестности; он даже не разговаривал, так, размышлял вслух. – Вы, светлые, чересчур уподобились людям.

Истерро качнул повод, понуждая Иму прибавить шаг, та победно взглянула на соперницу и прижалась боком к крылу целькона.

– Проблема в том, что я устал, – вздохнул монах. – На этом фоне теряет смысл все остальное.