Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех

Истерро торопливо заработал ложкой, благо, варево вышло не жирное, так, пустая зелень на воде с тремя дубовиками, зато горячее, изгоняющее из крови отголоски прошедшей по венам темной Силы, холодной, как ртуть.

– Не спешите, – кивнул ему Эрей, – время есть. Я пока прогуляюсь.

– Уверен, братко? – потянулся Викард и свистом подозвал грызущую желуди крапчатую. – Лесок больно странный, тихий такой, пустой, ни мыши, ни пичуги малой, одни грибы. Ага, вижу, уверен, погулять тебе приспичило. Тогда пойдем, прогуляемся. А Бабник пусть отдыхает пока.

Маг улыбнулся побратиму и вскочил на целькона, Викард оседлал кобылу, махнул рукой жующему монаху и больше на тылы не отвлекался; они потрусили по тракту, потом свернули в сторону, спешились. Эрей пошел вперед, повел коня по узенькой, едва приметной тропке, отводя рукой могучие ветви.

– Как интересно, – вполголоса хмыкнул инь-чианин. Маг глянул через плечо, кивнул: Викард был готов к мгновенному отражению атаки, к смертному бою, к броску на опережение. Вальяжное тело напряглось, заиграло рельефом мышц, глаза превратились в узкие щелочки-бойницы, задергалась на шее жилка в предвкушении схватки. Даже крапчатая подобралась, беззвучно скаля зубы, вертела умной головой, высматривая неприятеля.

– Вы знаете, друзья мои, – подал голос Истерро из-за могучей спины варвара, – у этого места странная аура. Какая-то червоточина, чертовщинка портит общую благую картину. Ведь дубрава по сути своей священна, дарует путникам силу и крепость…

– А еще славные веники для бани, – перебил инь-чианин. – Кстати, найдешь источник чертовщины, крикни, не подведи. Ты, главное, успей, а уж мы…

– Мы на охоте, – осадил их маг. – Не шумите. Что вам у дуба не сиделось, Истерро? Самое безопасное место в лесу.

Тропинка немного попетляла, покружила, будто след заметала, и вывела на прогалину, заросшую белым клевером. Посреди белопенной поляны высился огромный каменный столб, мертвый и живой одновременно. Маг потрепал по холке целькона, медленно разулся и побрел по щиколотку в клевере, читая заговоры и кроша в пальцах камни.

Монах и Викард спешно скинули сапоги и устремились вдогонку.

– Что это за монумент? – шепотом спросил любознательный Истерро.

– Похоже, чья-то могила, – рискнул предположить великан. – Смотри, опять с состраданием не лезь! О, тут даже начертано что-то… Фла… Флу… Нет, все же Флав…

– Флавиций I, – не удержавшись, ткнул его локтем Истерро. – Как странно: мне казалось, отец Императора похоронен в фамильном склепе.

Монах и варвар вопросительно уставились на мага, как на возможного участника событий, но тот молчал, погрузившись в себя и ведя бессловесный спор с далеким прошлым. Когда Эрей поднял голову, лицо его было бесстрастной маской, маской недоброго идола далеких юциньских степей.

– Это не могила, – ответил он на незаданный вопрос. – Это обелиск. Веха.

Где-то ревели рожки, били в бубны шуты-загонщики, мчался на последнем вздохе красавец-олень, увлекая государя все дальше от свиты. Только маг мог учуять тень, нависшую над роскошными рогами, заметить паутинку, залепившую влажные глаза. Только маг мог различить истинную жертву и истинного охотника.

Краем уха Эрей Темный, сторонний наблюдатель, подельщик Сильнейшего, слышал нарастающий волчий вой, не там, куда несся, растеряв рассудок, Флавиций, чуть в стороне, в другой тени, в маленьком сгустке иллюзий, старательно созданном аде – для иного участника драмы.

Можно – да что там! – нужно было остаться и досмотреть спектакль, поаплодировать в финале, замести возможные следы, но…

Воспоминания мага Камней едва коснулись сознания Бабника, спутавшись в туманный клубок. Но Истерро понял: он просит прощения. И пытается замолить давний грех, что до сих пор царапает сердце.

– Не держите зла, государь, – вновь склонил голову Темный. – Я мог спасти одного. Я сделал выбор и не жалею.

– Он что, погиб на этой поляне? – ахнул монах, торопливо осеняя себя Единой Чертой. – На этом месте? Боже!