Рудная черта

И всё же не вся кровь доставалась Олексе. Алые ручейки из левой руки попадали не в пасть нечисти, а окрашивали рудную черту.

Всеволод заметил это. Собрав в кулак всю волю и невеликий остаток сил, он продолжил читать заклинание.

Брешь вновь начала сжиматься.

— Голову! Отсеките этой твари голову! — кричал кто-то.

— Никак! — отвечал ещё чей-то голос. — Не достать!

Всеволода словно привязали к двум жеребцам и медленно-медленно разрывали на части.

Олекса упрямо тянул не себя. Сильно тянул. Ещё сильнее…

Не отрывая клыкастой пасти от правой руки.

«Интересно, что оторвётся сначала? — отстранённо подумал Всеволод — Рука? Ноги?»

Боль и слабость туманила мозг. Мысли путались и мешались. Бледные губы с трудом выговаривали заключительные слова древней магической формулы.

— Быстрее! — снова кричат над ухом. — Нет сил держать!

— Руку! Рубите ему руку! Скорее! Пока он ещё здесь!

Руку?! Рубить?!

В отлетающем сознании шевельнулась вялая тревога. И какой же он будет обоерукий боец без руки-то?!

А Олекса одолевал. Затягивал, протискивал Всеволода через смыкающуюся щель. Изгрызал правое предплечье в мочало. И жадно, спешно, взахлёб пил, пил, пил его кровь.

И не было уже иного выхода. А значит…

— Руку, — беззвучно, обними губами, прошептал Всеволод. — Рубите…

Всё равно ведь уже потеряна, изорвана, изодрана…

Чей-то пронзительный крик раскалённым гвоздём засел в черепе.

— Скоре-е-е…

Тупой удар. Резкая боль.

— …е-е-е!

Его вырвали. Правая рука осталась где-то в Проклятом Проходе, в зубах тёмной твари. А кровь всё текла на рудную черту.

И не было сил даже кричать. Все силы Всеволода ушли на последний слог и последний звук, запирающий, замыкающий, закрывающий, запечатывающий.

Горящей багрянец — цельный без разрывов, брешей и прорех — затмил глаза кровавой пеленой. Туманившийся взор уже не различал слившейся воедино рудной черты. Но слух…

Всеволод отчётливо слышал. То ли вне себя, то ли внутри. Голос Олексы. А может, — голос крови Олексы, смешанной с его кровью. Или не слышал, а просто казалось, что слышал. Или в наваливающемся забытьи он говорил за старца-воеводу сам.

— Ты ничего не добьёшься, глупец, — слышал… говорил… Всеволод… Олекса… — Ты всё равно не сбережёшь своего обиталища. Ибо границы миров вскрываются не с нашей стороны. С вашей. И делаем это не мы. Вы. Мы не приходим к вам сами. Нас впускают… А значит, мы вернёмся, русич. Мы ещё будем владеть твоим миром, и мы будем распоряжаться его кровью…

Глава 50

Наваждение рассеялось. Из густой багровой пелены вынырнула чья-то фигура со знакомой уже госпитальерской сумой, на плече. А вслед за этой сумой и остальной мир начал обретать былые очертания. Всё становилось на свои места. И беспокойно клубящийся зелёный туман, не успевший укрыться за запертой границей миров. И уходящие в почти бесконечную высь тёмные подрагивающие стены раздвинутых мёртвых вод. И пульсирующий свет рудной черты. И ночь, уверенно вступающая в свои права.

Всеволод узнал человека, склонившегося над ним. Бранко! Волох туго обматывал тонкими ремешками повязки на его руках. Нет, не на руках. На рассечённой левой руке и на обрубке правой. Раны занемели, будто опущенные в ледовый поруб. Боли не было. Была лишь жуткая, жутчайшая слабость. И усталая путаница в мыслях.

— Как долго… я… без сознания? — хрипло и отрывисто спросил Всеволод.

Говорить оказалось невыносимо трудно. Глотка пересохла, разбухший язык едва ворочается во рту, не слушались слипшиеся шершавые губы.

— А что, такое было? — хмыкнул волох, затягивая последний узел. — Мне-то казалось, ты всё время находился в здравом рассудке и трезвой памяти. Мычал только что-то себе под нос, пока тебя перевязывали. Я вон, видишь, прихватил лекарскую суму. Сам-то лекарь на берегу остался — мёртв, бедняга. Но снадобья его, тряпицы и ремни пригодилась. Я ведь тоже кое-что в знахарском деле смыслю…

До чего всё же странно выходит. Его сейчас врачует человек, которого Всеволод чуть не зарубил перед дверью замкового склепа и которому рад теперь, как родному.

— Я думал… вы… полегли… все… — снова выдавил он с великим трудом.

Да чего там — сам Бернгард так думал.

— Ну, почти все, — серьёзно кивнул Бранко. — Кровопийцы-стригои, хоть и расползались под солнцем, но дюже много этих тварей на нас насело. Чуть в озеро не спихнули. И спихнули бы, не сомневайся, затоптали бы, взяли массой, если бы не подмога.

— Старец-воевода? — догадался Всеволод. — Олекса?

Язык всё же начинал повиноваться. Да и со слабостью, как выяснилось, совладать было возможно. Если говорить не долго и не громко.

— Он самый, — снова кивок. — Его дружина поднялась на плато, как раз когда мы к смертушке готовились.

— И что?

— А ничего. Пробились к нам. Я, Конрад, да и твои люди тоже признали Олексу. Только удивляться, радоваться и расспрашивать его, как ты понимаешь, было недосуг. Мы просто сражались бок о бок с его воинами.

— Вы хоть поняли, кого он привёл с собой?

— Это было нетрудно, — ответил Бранко. — Но разве это что-то меняло?