Рудная черта

И разваливалась под ударами мертвецов дверь склепа.

Запыхавшийся Бранко сражался молча, расчётливо, сберегая дыхание. Атаковать волох больше не пытался. Всеволод же нападал. Наседал, теснил, гнул, ломал противника, ухал и взрыкивал на каждый выпад. Однако никак не мог нанести последний, решающий удар.

Эх, второй бы меч сейчас в руку — сразу совладал бы с валашским изменником-израдцем! Но ножны — пусты. На второй клинок заперта дверь склепа.

Ладно!

Сокрушительный удар — сверху вниз.

Одного…

Ещё один — наискось.

Хва-…

И — снова.

… тит!

И — опять!

По сабельке, прикрывающей голову волоха.

Готово! Задеть Бранко он, правда, так и не задел, но, всё же сшиб с ног, едва не сбросив в нишу, залитую греческим огнём и заваленную сосудами с сарацинским порошком. Волох упал. Однако сабли из рук не выпустил. Заворочался, путаясь в плаще, наброшенном поверх брони — коротком белом, с широким воротником и увязанными за спиной рукавами.

Добивать? Или уже не тратить времени, а бежать назад, к огню? И — сжигать вместе с Бернгардом.

Нет, пожалуй, нужно добить. Пока волох не поднялся на ноги и не выдернул меча-засова из гнутой скобы. Эх, Бранко-Бранко! А ведь вместе шли от самых русских границ, а ведь сколько раз бились плечо к плечу против тёмных тварей!

Уже занося меч, Всеволод увидел, что дверь склепа едва-едва держится. Расщеплена, расколота вся, дырявая, как решето, ненадёжная, как трухлявый пень.

«Дз-з-зяньк!»

И всё же первыми поддались не изрубленные доски. Разломился клинок, вставленный вместо засова.

А уж за ним и сама дверь… Распахнулась. Вывалилась. Рассыпалась на доски и железные полосы.

Пачкая сапоги в горючей, но так и не загоревшей смеси, опрокидывая и топча горшки со смесью взрывчатой и не взорвавшейся, порог склепа переступил Бернгард. Мертвецы следовали за магистром. Оружие у всех было обнажено. А кое у кого — и заметно иззубрено уже о дверные доски.

Бранко, воспользовавшись моментом, снова вскочил на ноги. На лице волоха не было ни ярости, ни злорадства. Бранко был спокоен, Бранко был доволен. У него — получилось. Волох своего добиться. Всеволод же…

«Не вышло! — с тоской подумал он. — Проиграл!»

Всеволод изготовился к новой схватке, в которой ему, увы, уже не победить. Была, правда, ещё надежда, что Бернгард не захочет лить понапрасну кровь Изначальных. Но — слишком она слаба, надежда эта. После всего случившегося Князь-магистр, едва ли доверится своевольному русичу. Сам Всеволод на его месте ни за что бы не доверился. Тем более, что закрыть Проклятый Проход Бернгард вполне может и без него. Там, в склепе, в одиноком каменном гробу, в шипастой клетке из стали и серебра всё ещё лежит Эржебетт. И в её жилах тоже течёт кровь Изначальных.

Глава 15

Они опять стояли друг против друга: Чёрный Князь иного обиталища и обоерукий боец далёкой русской Сторожи. Клинки — подняты. Взгляд — глаза в глаза. За спиной Бернгарда маячат фигуры мёртвых рыцарей в грязно-белых одеждах и отряхивает перепачканный плащ верный слуга-волох. За спиной Всеволода — никого. Никого — и целое обиталище, куда нельзя пускать тёмных тварей. Какими бы они не были, откуда бы не шли.

Всеволод чувствовал, как его с головой захлёстывает та последняя боевая злость, что уже не страшится смерти, и не признаёт ни ответственности, ни непосильного долга, обязывающих любой ценой цепляться за жизнь.

Он сам сделал первый шаг к противнику. И остановился, услышав…

Сзади…

Топот, тревожные крики.

Похоже, и у него за спиной тоже кое-кто… кое-что имеется. Но кто и что? И — почему? Всеволод не удержался — бросил быстрый взгляд через плечо.

В галерею вбежали двое. Томас. Фёдор. В мокрых доспехах (ага, наверху, всё ещё льёт как из ведра) Мечи — наголо. Прежнего тусклого светильника у кастеляна уже нет, зато у Фёдора в левой руке — яркий факел, видимо, из тех, что хранятся на входе в подземелье. Глаза у обоих — вытаращены, лица — перекошены, рты — раззявлены.

Томас так и встал столбом, увидев пленников склепа, выбравшихся наружу. Русский десятник тоже смешался — но лишь на мгновение. Секунда — и Фёдор уже стоит возле Всеволода с мечом в одной руке, с факелом — в другой, готовый, если нужно, сражаться и с Бернгардом, и с его умрунами, готовый сжечь и себя, и их. Готовый, но, кажется, не вполне уверенный, что это сейчас, действительно, нужно. Скорее, наоборот — уверенный в обратном.

— Жив, воевода? — прохрипел Фёдор по-русски. — Ходы не сжёг ещё? Своды не повалил?

Нескрываемое облегчение прозвучало в каждом из трёх вопросов.

— Как видишь, — отозвался Всеволод, не отводя глаз от Бернгарда.

Магистр не атаковал сам и других в бой не гнал. Он словно специально давал возможность воеводе поговорить со своим десятником.

— А волох, выходит, с ними? — было ли удивление в голосе Фёдора? Или это понимание? Ненависти или осуждения — не было точно.

— Угу, — кивнул Всеволод. — Под руку влез. Помешал, мерзавец, нечисть спалить!

Он осёкся, спохватился:

— А вас-то чего сюда опять понесло, Фёдор? Я же ясно сказал…

— Так беда, воевода!