Рудная черта

А другая пасть уже раззявлена слева. И слева же тянутся неестественно длинные, гибкие руки. Хрусь! Всеволод сокрушительным ударом ножен перешиб обе конечности у запястий. Приласкал, будто палицей. Когтистые руки обвисают, дёргаются — бессильно и беспомощно. Ну, точно — две змеюки с перебитыми хребтами.

На месте изломов — рваная кожа, глубокие вмятины, тёмные следы от серебрённой оббивки, обломки раздробленной кости, перепачканные чёрным.

Раненный упырь верещит от боли.

Всеволод замечает первую предательскую трещину, прошедшую по ножнам. Не выдержало крепкое дерево! Вон там, между кожаной обмоткой и металлическими нашлёпками. Недолговечное всё-таки оружие ножны без клинка!

Но сожалеть об этом некогда.

Справа — очередной противник. И слева… Покалеченная ножнами тварь не отшатнулась. Наоборот — не переставая вопить, лезет вперёд. Уповая уже не на когти, а на зубы. Орёт от боли, но лезет. Понимает, что для нового замаха у противника времени уже не будет. И что в паре с тем, другим упырём, который справа, шансов одолеть человека — больше.

Да, размахнуться, как следует, Всеволоду не дают. Ни правой, ни левой.

И — не уклониться уже.

Правой рукой Всеволод успевает лишь направить остриё на прыгнувшую тварь. Он даже и не колет. По большому счёту, упырь напарывается на клинок сам. Меч входит в брюхо нечисти. Низко, над самым пахом. И в следующий миг — идёт резко вверх. Заточенное лезвием в серебряной отделке легко вспарывает нутро и грудь твари до самого горла.

Слева — иначе. Всеволод выкидывает левую руку на всю длину. Тычет ножнами в морду вопящего упыря с перебитыми запястьями, прямо в зловонный оскал. И не беда, что ножны заканчиваются тупым навершием. Пусть тупым, зато обитым белым металлом. И вот его-то — промеж зубов, да в глотку нечисти.

Впих-х-хнуть!

А попробуй! А отведай! А обожги свою поганую пасть!

Дикий вопль наседающего упыря разом оборвался. Будто пробку вставили. Кровопийца коротко всхрипнул, давясь серебром. И…

А вот этого Всеволод никак не ждал.

… сомкнул зубы.

С выражением жуткой, нечеловеческой боли на лице. С лютой ненавистью в глазах.

Хруст…

Всеволод едва удержал дёрнувшиеся из руки ножны. Всё же удобной рукояти тут не было, а ремённая оплётка, используемая сейчас в качестве оной, уже изрядно забрызгана чёрной кровью и выскальзывают из потной ладони.

Но — удержал.

Рванул на себя.

Навершие с выступающими краями и изрядным куском ножен застряло в пасти твари. В точности, как наконечник стрелы с зазубренным остриём в ране или как рыболовный крюк в жабрах мелкого пескарика. Серебро, конечно, встало нечисти поперёк горла.

Выплюнуть смертоносный кус упырь не смог. А из глотки уже вовсю сочилась желтоватая пена и чёрная кровь. Кровосос больше не хрипел. Шипел только, сухо и часто кашлял, утробно стонал.

Пытался разорвать непослушными переломанными руками собственную пасть и горло.

И медленно оседал на пол.

А битва продолжается. Ножны с обломанным и расщеплённым концом, со следами упыриных зубов на дереве, сыромятной коже и металле, снова помогают мечу.

Удар, укол.

Укол, удар.

Клинок, ножны.

Ножны, клинок.

Рубануть, ударить, ткнуть. И снова…

Удар, удар, удар, удар.

Рубящий, дробящий, раздирающий бледную кожу, сшибающий с ног.

И…

Ответный удар упыринной лапы.

Более удачный, чем все предыдущие. Пришедшийся по оружию в левой руке Всеволода. Которое, на самом деле оружием и не было вовсе.

Пучок когтей-ножей с маху обрушился на плоскую поверхность ножен. Не побоявшись жгучего серебра, какая-то ловкая тварь изо всех своих упыриных сил хлестнула гибкой рукой, как плетью с увесистым свинцовым шлепком на конце, как разбойничьим кистенём с шипастой гирькой.

И — разбила. Перебила потрескавшиеся, погрызенные ножны. Футляр для меча, заменявший всё это время Всеволоду меч развалился на куски. Щепа, кожа и посеребрённые полосы обивки полетели в стороны. Что-то застряло, наколотое на загнутые когти. В кулаке Всеволода осталось одно лишь бесполезное ремённое плетенье.

Отдёрнуть руку упырь не успел. Всеволод с маху захлестнул её размотавшимся ремнём, резко подтянул к себе, достал мечом, срубил нелюдскую ладонь. А следом снёс нечисти полчерепа. Открыл, будто крышку от горшка.

Он всё же прорубил в плотных рядах изрядную просеку. Оторвавшись от отставших Томаса и Бранко, Всеволод пробился к Фёдору, неподвижно лежавшему в кровавой луже.

Нет, конечно, ничем уже не помочь верному десятнику. Мёртв Фёдор! Не испит, но мёртв, как камень. Шея разворочена. Голова свёрнута на спину.

Зато его меч…

Не прекращая боя, Всеволод подцепил носком сапога клинок погибшего десятника, подбросил в воздух, подхватил… Ну, вот и снова у него по мечу в каждой руке!

Эх, размахнись рука, раззудись плечо!

Сквозь безумное исступление боя едва пробивался холодных голос рассудка. И голос этот упрямо твердил одно и то же: всё, конец, не устоять больше, не отбиться… Но подхлёстнутая отчаянием боевая ярость только нарастала.