Рудная черта

Трещин над головой видно больше не было, но снизу ещё доносились глухие отзвуки рукотворного катаклизма. Там, в глубинах подземелья, продолжали рушиться своды, истошно визжали тёмные твари, гудело пламя, пожирая в замурованных каменных мешках-могилах остатки воздуха и упыринную плоть.

А потом… Потом нижние ярусы будто умерли. Потом тишину нарушали только топот трёх пар ног, треск факела и надсадное хриплое дыхание.

Да стук кровяных барабанов в ушах.

Неожиданно пахнуло грозовой свежестью и дождём. Где-то за толстыми стенами явственно слышится бурление переполненных водостоков. Подниматься по мокрым осклизлым ступеням стало труднее, зато дышать — куда как легче.

Выход! Наконец-то!

Они вывалились из темноты подземелий в ночную тьму…

Вырвались и…

Сильный, влажный, мокрый ветер. Ливень — как из ведра, тугими струями по лицу. Воздух, пропитанный моросью, приводил в чувство. Дождь освежал и смывал усталость.

Краткая — в пару-тройку секунд — передышка у дверей подземелья. Полное и окончательное осознание случившегося.

Безмолвные — одними глазами — вопросы.

Ответы без слов.

О том, что и так всем ясно.

«Сожгли? Взорвали? Завалили?»

«Сожгли. Взорвали. Завалили.»

Иного выхода не было.

А стихия бушевала вовсю. Давненько Всеволоду не доводилось видеть таких гроз.

Факел, залитый водой, погас сразу. Но в нём сейчас не было нужды. Как нет нужды и в ночном зрении. Частые, яркие, ветвистые молнии аж резали глаз. Вот полоснула зловещей синей вспышкой одна. И — сразу на ней вторая. Над головой прокатились громовые раскаты. Оглушая, ошеломляя.

А сквозь шум дождя и грозовое буйство доносятся иные звуки. Крики людей, лязг металла, ржание запертых в конюшнях и перепуганных до смерти лошадей, вой тёмных тварей.

Очередной небесный высверк озарил мир. Высветил всё, до мельчайших деталей. Да уж, всё…

Вокруг — следы яростной рубки. Трупы. Множество трупов. Уйма трупов. Похоже, и здесь умруны Бернгарда прошлись смертоносной косой. Упыриные тела цвета рыбьего брюха лежали вповалку. Кучами, грудами. Вспоротые, искромсанные, рассечённые. На мертвенно-бледной коже кровопийц темнели колотые и рубленные раны. Земля под ногами была черна от нелюдской крови.

Кровь нечисти пенилась и крутилась водоворотами в дождевых потоках. Впрочем, до появления магистра, лилась тут и кровушка людская. Реже, меньше. Но — лилась. Вон — пара растерзанных тевтонских кнехтов с поломанными копьями. Вон — брат-рыцарь. Из живых, не из Бернгардовых мертвецов. То есть, теперь-то уж из мёртвых, конечно, тоже, но не пробуждённых после смерти. А вон — татарин с запрокинутой головой, разорванной шеей и обронённой саблей. А там из-под дохлой нечисти торчит куполообразный шлем русского дружинника.

Да, горячая алая кровь мешалась здесь с холодной чёрной жижей, излитой из жил тёмных тварей. Павшие защитники не были обескровлены. Не давал пришлый Чёрный Князь Пьющим позволения испивать вожделенную влагу. Властитель гнал своё тёмное воинство не на пир, а на бой.

Но как же пустили-то, проклятых тварей, во внутреннюю цитадель?

Всеволод глянул на ворота детинца. На то, что осталось от ворот. А оставалось немногое. Толстые, обитые посеребрённым железом створки были погрызены, посечены когтями и разваленных на доски. М-да… Из-за таких ворот врага не остановишь. Особенно такого врага. Правда, Бернгард и его неуязвимые умруны вытеснили часть штурмующих обратно — за взломанные ворота, на крепостной двор. Но ведь не всех вытеснили-то.

На стенах и во внутренних помещениях детинца шёл бой.

Сверху — из закрытых галерей, зияющих над головой узкими прорезями бойниц, доносятся яростные вопли. Людские и нелюдские. По разбитым заборалам скачут бледные долговязые-длиннорукие фигуры. Интересно, кстати, а чем упыри разбили защитные навесы и ограды на стенах? Такое впечатление, будто вместе с дождём с неба упали несколько катапультных ядер. Но ведь у тёмных тварей нет пороков-камнемётов.

Упыри ловко взбирались на стены детинца. Одни ныряли в проломы. Другие — карабкались выше — по кладке массивного донжона, вздымающегося, как казалось снизу, к самым тучам. Третьи падали наземь, сбитые защитниками Сторожи.

— Воевода! — донеслось со стороны ближайшей пристройки. — Сюда!

Кричал десятник Илья. Вон он — призывно машет рукой из пустого дверного проёма. Сами двери — повалены и громоздятся рядом. Тоже, похоже, дело рук упырей.

Всеволод метнулся на зов, жестом приказав Бранко и Томасу следовать туда же.

— Где Фёдор? — Илья растерянным взглядом обвёл всех троих. Которых должно быть четверо.

— Нет его! — коротко ответил Всеволод.

Один меч остался от Фёдора… Всеволод покрепче сжал оружие — своё и павшего ратника. Дождь уже смыл с металла копоть и чёрную кровь. Сталь и серебро хищно отблёскивали в частых вспышках молний.

— Где остальные? — в свою очередь спросил Всеволод.

— Кто где, — ответил Илья. — Тут такое творилось, пока Бернгард со своими… с этими своими… не вышел. Разметало всех. Я насилу у входа в подземелья удержался — вас жду.

— А упыри? Они где сейчас? Откуда наседают?

— А везде упыри, воевода. Всюду.