Рудная черта

У бойниц остались Конрад, ещё какой-то незнакомый Всеволоду тевтонский рыцарь, трое кнехтов, Золтан, Раду, пара русских дружинников, Сагаадай и ещё один степняк. Тевтоны, русичи и шекелисы расположились хлипким рваным кольцом по краю площадки, отчаянно машут клинками и разят копьями, кое-как сдерживая прущую снизу нечисть. Татары же, побросав сабли в ножны, шустро отскочили назад, к центру башни. К обломку флагштока.

Отскочили и…

Ага…

Вот уж у обоих в руках — приготовленные загодя верёвки. Вот раскручиваются в воздухе тяжёлые промокшие петли.

Что-то свирепо, воинственно кричит Сагаадай. Да и второй степняк тоже не желает встречать падающую сверху крылатую смерть молча.

Всеволод понял, наконец, для чего здесь арканы. И для чего их концы намертво привязаны к флагштоку.

— Русич! Ты всё ещё здесь? — Конрад схватил его за наплечник с явным намерением швырнуть к спасительному люку.

Ну, уж нет! Всеволод решительно стряхнул с плеча латную рукавицу тевтона.

— Мастер Бернгард велел тебя беречь! — сверкнул глазами Конрад.

«Не меня — мою кровь», — мысленно поправил Всеволод. Вслух огрызнулся:

— Я как-нибудь сам поберегусь!

А то Бернгардова опека эта уже поперёк горла стоит!

Для дальнейших препирательств времени не оставалось.

Чёрная блестящая туша — прямо над ними. И…

— Ложись! — командует Конрад.

Вокруг грохоча доспехами падают люди. Всеволода Конрад валит силой. Бесцеремонно, грубо, не по-рыцарски: подножкой и неожиданным тычком в грудь.

Всеволод бьётся назатыльником шлема о мокрые доски.

Конрад падает рядом.

Миг — и распластаны, вжаты в пол все.

Кроме двух татар с арканами.

Остальное Всеволод видит и слышит, лёжа на спине.

Всё происходит быстро, невероятно быстро, но тренированное сознание сторожного ратника всё же поспевает за событиями, отмечает каждую деталь.

Сначала — хлопок… Сильный порыв ветра и брызги сверху. Будто небо падает. Поток воздуха всколыхнул и едва не сбросил придавленный брёвнами и досками тевтонский стяг. Огромные, резко раскинутые в стороны в стороны и вмиг закрывшие всю верхнюю площадку донжона крылья замедляют стремительное падение твари.

А уж потом…

Грохот.

Кажется, башня сотрясается до самого основания.

Это драконий хвост обрушился на заборало. Трескается каменный зуб, брызжет, смешиваясь с ливнем, каменная крошка. Кто-то коротко охает, задетый то ли крупным осколком, то ли шипом змеиной булавы. Горохом сыплются вниз с мокрого скользкого камня почти уже влезшие на боевую площадку упыри.

Скрежет.

Чудится, будто башню разрывают и вырывают из-под ног… нет, в случае с Всеволодом — из-под спины.

Это вытянутые во всю длину лапы крылатого ящера прошлись когтями по деревянному настилу, срывая толстые доски, кроша дерево в мокрую щепу, цепляя всё, что можно подцепить. И вновь сквозь раскаты грома и подвывание упырей пробился человеческий вскрик: кто-то попался в когтистые бредни. Мелькнул в воздухе тевтонский плащ. Несчастного рыцаря выбросило за заборало. Плащ исчез. Крик стих — как стеной дождя отрезало.

Влажный хруст.

Словно переломили толстую подгнившую изнутри ветку. И опять — вопль, полный дикой боли. Тоже, впрочем, быстро прервавшийся.

Это молниеносно распахнулась и закрылась зубастая пасть-клюв летающей твари. Змей перекусил надвое человеческую фигуру в чёрных одеяниях орденского кнехта. Глотать не стал — выплюнул. Из-за посеребрённых доспехов, наверное.

А сверху — кровь с дождём, прямо в лицо.

Но степняки с арканами уцелели. Пригнулись пониже под обломком флагштока. Проскочили под чешуйчатым брюхом. Увернулись от растопыренных лап. Оба — и юзбаши, и его ловкий воин.

Две петли метнулись вслед крылатому змею, вновь взмывающему к тучам.

Тварь, не успевшая набрать скорость, поднималась грузно, неповоротливо и не смогла отлететь достаточно далеко. Отяжелевшие от влаги верёвки, словно цепкие щупальца достали, хлестнули по чёрному и блестящему…

Увы, это была не привычная татарам ловля лошадей из полудиких степных табунов. Извивающийся аркан Сагаадая — брошенный повыше и посильнее — через крыло, чуть не на голову Чёрного Князя — хозяин крылатого змея на лету срубил мечом-серпом. Петля другого ловца захлестнула заднюю лапу дракона. А тот, казалось, даже не заметил накинутых пут.

Взмах широких крыльев. Вновь набухает, будто парус и шумно хлопает влажной тканью поверженное полотнище тевтонского стяга. Прочный аркан, соединённый с основанием сломанного флагштока, натягивается, как тетива татарского лука, как струна на цимбале Раду.

А в следующий миг…

Словно сарацинский порошок взорвался под дощатым настилом.

Рывок. И брызги, щепа, труха, гвозди, железные кольца — во все стороны. Огрызок флагштока и обломки досок, под которыми он крепился к балкам, взлетают вверх, подцепив и выдернув из-под завала тяжёлый промокший стяг. И не только его подцепив. Не только его сдёрнув с башни.

Вслед дракону летит ещё и человек. Степняк, набросивший петлю на лапу крылатой твари, то ли не успел вовремя выпустить аркан из рук, то ли сам был захлёстнут верёвкой.