Рудная черта

Орошённые белым металлом острия легко входили в ступни, в пятки, в жёсткие подошвы, в широко, по-звериному растопыренные когтистые пальцы ног. Глубоко входили — на целый палец. А когда серебрённая заноза этак вот прокалывает упыринные ноги, ноги упыря уже не держат.

Нечисть только что стоявшая перед всадниками сплошной стеной дёрнулась как по команде. Повалилась как подкошенная. Упала на щетинившиеся острым плиты.

Тёмные твари корчились и бились как караси на сковороде. Плясали недолгий дикий танец на посеребрённых шипах. Кто-то безуспешно пытался подняться. И — падал снова. Кто-то выползал из арки на замковый двор. Таких добивали. Не торопясь, спокойно, без лишней суеты распластанных по земле упырей доставали с сёдел копьями и длинными рыцарскими мечами.

Под копыта коней потекли чёрные ручейки.

А мост всё опускался. И вот уже новая волна завывающей нечисти хлынула в открывающийся проход. Твари сунулись, было, в арку, тоже пропороли ноги. Попадали. Отшатнулись, отползли обратно. Упёрлись в плотные ряды, напирающие сзади, снаружи.

Некоторые упыри попытались перелезть опасный участок по стенам и сводам. Не смогли. Увязли в густо торчащих из камня серебрённых крюках и лезвиях. Исцарапались. Изрезались. Сорвались вниз, на шипы.

Мост опускался…

Много быстрее, чем поднимались тяжёлые решётки.

И всё-таки, до чего же медленно!

— Убрать шипы! — повелел Бернгард.

Лязг.

Заточенная сталь с серебром вновь ушла под плиты.

И — сразу же — очередная волна снаружи. Прущая напролом, орущая, размахивающая когтистыми руками, скалящая зловонные пасти.

— Подня-а-ать! — громко протянул Бернгард. — Вы-ы-ыше!

Волна тут же опала, схлынула, вновь оставив под аркой дёргающуюся белёсую массу.

Всеволод присмотрелся. Похоже шипы на этот раз, действительно, вышли из пазов немного дальше.

Мост опускался…

— Убра-а-ать!

Исколотые, издыхающие упыри лежали в воротах вповалку, сплошным слоем. Кровопийцы, следовавшие за ними, шли в атаку уже не по плитам, а по слабо копошащимся телам. И ведь проскочат же ловушку! И ведь посеребрённые колючки этих уже не достанут! Или… всё же…

— По-о-однять!

Да, выдвигавшиеся снизу острия, в самом деле, с каждым разом, с каждым новым лязгом невидимого механизма становились больше, длиннее…

— Вы-ы-ыше!

Стальная, с серебряной отделкой, смерть-трава, обильно орошённая чёрной кровью, росла буквально на глазах.

— Ещё вы-ы-ыше!

Вот уж и не в палец, а в добрую ладонь торчат колючки… А вот — и в локоть длинной… Повторно пронизывают лежащих внизу. Достают, останавливают, валят прущих поверху.

А мост — уже почти на земле.

— Убра-а-ать!

Почти… Под посеребрённой наружной обивкой опускающегося моста трещат и хлюпают раздавленные твари, не успевшие отпрянуть в сторону. Или не сумевшие сделать этого в тесноте.

— По-о-однять!

Внешне Князь-магистр, раз за разом отдающий однотипные команды, был совершенно спокоен. И всё же Всеволоду показалось, будто происходящее сейчас чем-то забавляло Бернгарда. Или это просто нервное?

— Вы-ы-ыше!

Пронзённые упыри уже ложатся третьим слоем.

— Ещё вы-ы-ыше!

Хитроумное устройство Серебряных Врат, оказывается, позволяет не только опускать сверху массивные решётки, но и довольно высоко поднимать снизу смертоносные штыри. А интересно, кстати, как высоко ими можно достать? До сводчатых потолков арки — можно?

Впрочем, сейчас так нельзя! Нельзя полностью забивать ворота проткнутыми трупами. Коней потом из Сторожи не выведешь. И самим — не выйти.

Всё! Мост наконец-то хрустко лёг на противоположный край рва. На смятых в лепёшку тёмных тварей. Цепи обвисли. Стих скрежет ворота.

— Убра-а-ать! — громче прежнего рявкнул Бернгард.

С явственно различимым чавканьем серебрённая сталь ушла из груд белёсой плоти.

Магистр повторил приказ — на всякий случай:

— Убрать шипы! Все!

И поднимать вновь больше не велел.

— Готово! — отозвался сверху Томас. — Убрано! Всё!

Глава 31

Закованные в броню всадники, в чьих жилах текла не кровь, а жидкое серебро, гонимое колдовским током, въезжали в арку. Ехали по трупам, пригибаясь под остриями поднятых решёток, сторонясь торчащих из стен и сводов лезвий.

И — принимались за работу.

Привычную, монотонную.

Твари всё напирали. И движущаяся навстречу неумолимая пробка из коней, умрунов и посеребрённого металла их интересовала мало. В этой позвякивающей пробке не было ни капли горячей человеческой крови. Вожделенная влага была там, за пробкой, за аркой. Как в закупоренной фляге.

Досадливо отмахиваясь от мечей и копий конных мертвецов, упыри пытались пробраться за Серебряные Врата.

Проскользнуть, протиснуться…

А им не давали.

А они, обезумевшие, всё пытались.

А их рубили, кололи, топтали. Без жалости и без каких бы то ни было иных чувств.

Острые шпоры входили в конские бока. Мечи и копья — в белёсую плоть. Лошадиный хрип и ржание смешивались в гулкой арке с предсмертным упыринным воем. Мёртвая дружина Бернгарда медленно, но уверенно вытесняла тёмных тварей. Выпихивала наружу, сбрасывала с моста. В залитый после вчерашней грозы ров с мутной водой, с плавающими в воде дровяными завалами.