Рудная черта

Выезжавшие из крепости всадники разделялись. Одни прикрывали подступы к воротам, другие, раздвигая тёмных тварей, выстраивали боевую орденскую «свинью». По ту сторону рва, за поваленным частоколом буквально из ничего вырастало туповатое «рыло», щетинившееся посеребрённой сталью. Ровные, плотные, постепенно расширяющиеся ряды… Первый — четыре конных рыцаря — стремя в стремя. Второй — шесть… Третий — восемь… Четвёртый — десяток. И — дюжина в пятом ряду…

А вот уже под прикрытием Бернгардовых умрунов, в строй вливаются и живые защитники Сторожи.

Впереди и по флангам располагались мечники, ловко обрубавшие гибкие когтистые руки. Всадники с длинными копьями (осиновое древко, наконечник в серебре) держались за ними. Оттуда же и разили точными короткими уколами всякого, кто приближался на расстояние удара. Это потом, когда «свинья» выберется на открытое пространство, где можно будет взять хороший разбег, копейщики выдвинутся вперёд.

Кони и сидевшие в сёдлах мертвецы по-прежнему не представляли для упырей интереса. Но ни обойти, ни смять их у нечисти не было никакой возможности. Закрытые серебрённой бронёй и щитами, умело орудующие копьями и мечами всадники с раствором адского камня в жилах не пускали противника в глубину строя. Наоборот — умруны напирали сами.

Сбившиеся в тесные ряды защитники крепости действовали чётко и слаженно, словно единый организм, что выгодно отличало их от беснующегося вокруг упыринного воинства. Бронированное «рыло» выдвигалось вперёд и обращалось в голову орденской «свиньи». Голова вклинивалась в белёсую толпу, продиралась дальше. За головой двумя косыми шеренгами, также составленными из конных мертвецов, тянулись края-крылья, удерживавшие форму растущего клина. Пространство между надёжными гранями быстро заполнялось живыми всадниками.

Тевтонский клин удлинялся, ширился. Затем — перестал раздвигаться вширь, но некоторое время ещё рос в длину. И вот, наконец, небольшая, но плотная колона с несокрушимым остриём и крепкими неподатливыми боками покинула крепость.

В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли — чистили путь. Над «свиньёй» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. Прощальный залп остающихся в Стороже.

— Готт мит унс[3]! — донёсся сзади клич тевтонских рыцарей.

Всеволод узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мёртвой дружины ведомой Чёрным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на свои собственные силы.

Лучники и арбалетчики всё же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Всё дальше. Всё глубже…

И — всё быстрее.

Всеволод ехал в голове «свиньи» — сразу за передовыми конными шеренгами умрунов — между Бернгардом и Сагаадаем. Их очередь вступать в битву ещё не пришла. Пока рубилась мёртвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.

Да, потери были, конечно.

Они едва отъехали от ворот, и только-только выстроенная колонна не устоялась ещё в должной мере, не обрела единого темпа движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри яростно пытались взломать ряды мертвецов и добраться, наконец, до живых всадников.

И вот пожалуйста… Там вон — где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проём в мелькающих клинках и копейных остриях. И — тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсечённая когтистой лапой.

А вот пала ещё одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненные лошади — нет. Кто мог — объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог — топтал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.

Конная колонна упорно двигалась вперёд. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белёсые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из чёрной крови. Бой шёл яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мёртвой нечисти. А редкие (трое уже… нет — четверо… пятеро, быть, может, шестеро, но вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из сёдел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.

Конный клин, не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы — постепенно набирал скорость. И клин — вырвался. Прорвался.

Сквозь первую преграду.

Отставших пешие бойцы из мёртвой дружины Бернгарда ещё продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ведь их вырванные от общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.