Рудная черта

— Тогда почему её кровь Смешанная?

— Она смешалась в тот момент, когда на границе миров Пьющая-Любящая в облике оборотая моего мира пожрала ведьмину дочь из твоего обиталища и когда древняя кровь юной ведьмачки слилась с кровью лидерки.

Ах, вот оно что! А ведь, действительно, а ведь, в самом деле…

— Конечно, её Смешанная кровь слабее твоей. Всё-таки Эржебетт — не прямой потомок Срединного Дитя. Однако и такая кровь мне тоже интересна. Она могла бы усилить твою кровь, а уж тогда… О том, какие бы тогда передо мной открылись возможности, сейчас можно только гадать.

Бернгард вздохнул, не скрывая сожаления.

— По-настоящему я понял, что за лидерка охотится за твоей силой, когда прикоснулся к ней. Беда Эржебетт заключалась в том, что она сама не подозревала, кем стала. Она не знала, как лучше использовать свою новую суть, да и не могла знать. Любящим не ведомы древние легенды, известные лишь некоторым Властителям. К тому же Любящие чуют только чужую силу, но не всегда в состоянии верно оценить свою собственную. Впрочем, хватит болтать, русич. Проход свободен, так что займёмся более важными вещами.

Только когда Бернгард оборвал разговор, Всеволод понял: из-за рудной черты не доносится больше ни звука. Видимо, умруны оттеснили упырей достаточно далеко. Мёртвые рыцари очистили место для своего Властителя-магистра.

— За мной, — приказал Бернгард.

И — шагнул в Проклятый Проход.

Всеволода впихнули туда же.

Глава 45

Он уже видел это глазами Эржебетт и её памятью.

А сейчас смотрел на виденное через посредника собственными глазами.

Заломленные руки по-прежнему удерживали за спиной. Сам Всеволод, два умруна и Чёрный Князь в одеянии тевтонского магистра стояли в густом полумраке, чуть подсвеченном красными и зеленоватыми отблесками. Рваная черта-граница обратилась в наклонную стену цвета крови. А зияющая в стене прореха с неровными краями была достаточно широка, чтобы сквозь неё на другую сторону смог протиснуться не только человек, но и крылатый Летун.

Другой стороной был теперь родной мир Всеволода. Людское обиталище оказалось там, за перекошенной и пробитой кровавой стеной. За ней и под ней. То, что раньше являлось верхом, теперь непостижимым образом стало низом.

Всеволод отвёл взгляд от бреши. Осмотрелся.

Проклятый Проход словно уходил в бесконечность. Он, казалось, не имел ни стен, ни сводов. Вокруг густо вились тёмные, со слабой прозеленью струйки тумана иного мира. Чёрный Покров — так вроде бы называл его Бернгард. Или это что-то другое? Липкая, почти осязаемая пелена, подобно тончайшей паутине, обволакивала лицо, как будто ощупывая пришельца, но при этом избегала касаться посеребрённых лат.

Под ногами хлюпало. Чёрное и бесцветное. Кровь упырей, порубленных умрунами, и серебрённая водица, не удержанная Проклятым Проходом. Протёкшая через Мёртвое Озеро, просочившаяся сквозь брешь…

— Ну что, русич, пришло время отведать Смешанной крови, — в голосе Князя-магистра прозвучала глумливая торжественность. — Пришло время, найдено место…

Бернгард подошёл к нему с обнажённым мечом в руке.

Голову будет рубить? Как Величке? Как Арнольду?

Бернгард навис над беспомощной жертвой удерживаемой послушными и бесстрастными мертвецами. Хотя Бернгард ли это? Тот ли это Бернгард?

Забрало магистра — откинуто. Рот открыт. А зубы… На глазах Всеволода совершалась немыслимая метаморфоза. Зубы Бернгарда росли, выдвигаясь из дёсен, будто клинки из ножен. Зубы становились длиннее, острее, не помещаясь за губами выступали наружу, загибались, цеплялись друг о друга, скрежеща и поскрипывая. Нет, это ведь и не зубы вовсе — звериные клыки это. Хотя даже у самых свирепых хищников не бывает ТАКИХ клыков. И — СТОЛЬКИХ клыков. А тут их — полон рот. Сплошь клыкастая пасть! И ни плоских резцов в ней, ни тупых жевательных пеньков. Ни одного. Лишь длинные, загнутые, острые крепкие клыки.

Всеволод вспомнил: такую пасть он уже видел под приоткрытым забралом мёртвого Чёрного Князя. Такая пасть не предназначена для того, чтобы просто жевать, грызть и есть. Зато ею удобно протыкать и разрывать… Вены, артерии…

Чтобы потом — пить.

Только пить.

Кровь.

Вволю.

В остальном — и это, пожалуй, было сейчас самым страшным — облик Бернгарда не менялся. Совершенно. Только клыки, только пасть, которая теперь вряд ли поместится под опущенным забралом тевтонского шлема.

Орденский магистр становился тем, кем, по сути, и являлся. Тёмной тварью. Чёрным Князем. Пьющим-Властвующим. Самой опасной нечистью Шоломонарии.

Но при этом сохранял человеческое обличье.

Просто человек, которого видел сейчас перед собой Всеволод, был очень хорошо приспособленный к кровопитию.

Лучше бы Князь-магистр целиком обратился в какую-нибудь тварь! В упыря, в оборотая, в Летуна, в кого угодно. Всё было бы легче. Чем вот так, чем вот это…