Руины веры

— Изнасилование моего мозга не способствует его работе, — напоминаю. Чертово дерево. Оно качается из стороны в сторону, что так и притягивает взгляд. — Ну-у, не знаю, — протягиваю. — Месяц в теплых странах, например, — фантазирую.

Райан смеется.

— Обойдешься. Думай так.

Закатываю глаза. Никакого творческого подхода.

Шутки шутками. А идей, как не было, так и нет.

— Ты же обещал им, что вернешься в Нижний мир, верно? — вспоминаю.

— Ну, да, — подтверждает. — Чтобы раньше времени не пришили как свидетеля тут.

— Ага, — замолкаю. Барабаню пальцами по колену. — А что, если ты передумал?

— Зачем?

— Понравилось?

— А раньше не нравилось? — выгибает бровь.

— А раньше забыл, как тут классно. Что не понятного-то?!

— Ладно, — Райан принимает версию. — Забыл. Вспомнил. Захотел. Главный мне зачем?

— Хочешь постоянную работу? — предполагаю.

— А я не могу попросить ее у Гила?

— Гил ничего не решает.

— Но может передать шефу мою просьбу.

— А шеф откажет, потому что с тобой не знаком. А при личной встрече ты сможешь его убедить, что будешь полезен.

— А тебе не кажется, что эта версия шита белыми нитками?

— Хирургическими, — поднимаю вверх указательный палец для обозначения значимости последнего заявления.

Начинаем смеяться. Даже нет, начинаем ржать.

— Ладно, как черновой вариант сойдет, — соглашается Райан, отсмеявшись.

— Не “ладно”, а “лады”, — поправляю. — Собрался наниматься, изволь соответствовать.

— Ага, бегу, — отмахивается Кесседи. Становится серьезнее. — Ты мне вот что скажи. При этом развитии событий и в случае успеха, на черта мне на встрече с главным ты?

И мы вдвоем переводим взгляд на мой чудо-палец.

Вот черт.

43.

— Не слишком ли ты много шастаешь? — бурчу, когда вечером Райан возвращается в комнату. Ходил общаться с бандой. — Учти, если швы разойдутся, второй раз шить не стану.

Сижу на подоконнике. Болтаю ногой в воздухе.

— Ничего со мной не будет, — отмахивается, хотя и двигается осторожно, как старик с палкой. — Я нашел в аптечке пару средств, ускоряющих регенерацию. Скоро буду как новый.

Новый мне не нужен. Мне старый нравится.

Оставляю эти мысли при себе. Комментирую:

— А у наших террористов ничего себе аптечка. Куча всего полезного.

Райан вздыхает:

— Ты удивишься, сколько всего полезного в распоряжении современных врачей. Будь я в больнице, уже завтра смог бы бегать.

— Ты и так носишься, вместо того, чтобы лежать, — напоминаю. Воспоминания о вчерашнем вечере и Кесседи, истекающем кровью, еще слишком свежи в моей памяти.

— Прекрати, — просит спокойно. — Нельзя мне лежать. Нужно было показаться остальным. Чтобы не думали, что я при смерти.

Морщусь.

— Чтобы никому не пришло в голову оспаривать твое место во главе?

Смотрит осуждающе.

— Чтобы никто из них не решил, что теперь они беззащитны, и в панике не дал деру, — отрезает.

Ну, если посмотреть с этой стороны…

— Ладно, проехали, — отворачиваюсь. Снова пялюсь в окно.

Во дворе садится флайер Гила. Приехал. Интересно, что сказал шеф о нашей стычке с полицией?

Райан видит, что я что-то внимательно разглядываю внизу. Подходит. Подтягиваю согнутые в коленях ноги к груди, чтобы освободить место.

— Долго же он.

Пожимаю плечами.

— Может, главный живет на другом континенте?

— Или разговор вышел долгий.

— Тоже верно, — соглашаюсь. Ежусь. Не нравится мне все это.

Для СБ все просто. Идите и сделайте. А как нам провернуть задуманное, кто его знает.

— Когда думаешь поговорить с Гилом о встрече с шефом? — спрашиваю.

Кесседи бросает на меня хмурый взгляд:

— Понятия не имею. Надо попасть под хорошее настроение. И чтобы впечатление о вчерашних событиях поослабли.

Хмыкаю:

— Тогда через год.

— Не умничай, умник, — огрызается, но не зло. Трет переносицу. Цветущим его вид точно не назовешь, несмотря на браваду.

— Мы завтра пойдем без тебя, — говорю серьезно.

Вскидывает голову.

— С чего бы это?

— С того, что, может быть, когда все уйдут, ты, наконец, отлежишься.

— Может, мне полезны прогулки на свежем воздухе? — щурится, глядя на меня.

Медленно закипаю. А когда уже собираюсь прочесть целую проповедь о глупости и безответственности некоторых, до меня доходит, что Кесседи просто подшучивает надо мной.

— Очень смешно, — закатываю глаза.

Довольно улыбается.

— Вообще-то да. Ты так за меня переживаешь, будто мне оторвало ногу.

— Типун тебе на язык, — теперь злюсь. — Что плохого, что за тебя кто-то переживает?

После этих слов лицо Райана становится серьезным. Он закусывает губу. Отворачивается. Несколько минут стоит молча, глядя в окно. Руки в карманах пижамных штанов.

— Хорошо, Кэм, — произносит тихо. — Это очень хорошо. Но непривычно.

Понимаю. Это он привык заботиться о ком-то, а не наоборот.

Из коридора доносится шум. Воспользовавшись этим, спрыгиваю с подоконника.

— Сантьяго принес ужин, — говорю, — надо забрать.

Иду к двери, а Кесседи так и остается у окна. Шутливого настроения как не бывало. Лицо задумчивое.

Хочется провалиться сквозь землю. О чем и о ком мне удалось ему напомнить своими неосторожными словами? О семье, о ком же еще.

Спешу ретироваться. Язык мой — враг мой. И сейчас лучшее, что я могу сделать — заткнуться.

***