Руины веры

Как и договорились, утром мы вылетаем в город без Райана.

Обещает, что это в первый и последний раз. Не спорю. Если регенерационное средство из аптечки Гила так хорошо, как считает Кесседи, тем лучше.

Как-то происходит само собой, что вместо главаря координатором выступаю я. Раздаю карты и деньги. Напутствую, напоминаю, что можно делать в Верхнем мире, а чего нельзя.

Меняю маршруты местами. Отправляю Попса в торговый центр, где была съедена злосчастная булка. Курта — по бывшему маршруту Брэда. Здоровяка отпускаю с опаской. Но пойти сейчас с ним — унизить в глазах остальных. Мы говорили об этом с Райаном. Он сказал, что они с Куртом обсудили то, что произошло, и сейчас лучшее, что можно сделать, это не упоминать о неприятном инциденте. Тем более, при всех. Кесседи виднее.

Остаюсь в одиночестве.

Даже странно. Раньше одиночество было моим обычным состоянием. Теперь непривычно, когда рядом никого.

Засовываю руки в карманы куртки и плетусь по улице. У меня нет цели, кроме одной — потратить время до вечера и убедиться, что все Проклятые сели во флайер.

Не пользуюсь транспортом, ни наземным, ни подземным. Хочется пройтись.

Гуляю бесцельно несколько часов. Смотрю на людей, здания, машины и флайеры. Обычная столичная суета в будний день.

У людей здесь свои проблемы: неоплаченный кредит, важная встреча по работе, увольнение, собеседование, расставание и встреча влюбленных. Тут тоже умирают. Гибнут. Болеют. Падают на ровном месте и разбивают коленки. Ломают конечности. Попадают в аварии. Но все это является элементом внезапности. Исключение из гладкого течения жизни, а не норма.

В Нижнем Мире нормой является голод и холод, боль и насилие.

Вглядываюсь в лица горожан, спешащих по своим делам. Не их вина, что в часе полета флайера замерзают дети. Они ни то что не задумываются, им ничего об этом неизвестно. СМИ, которые так любят раздувать скандалы из ничего, в данном случае молчат. Для Верхнего мира Нижнего будто не существует.

У меня настроение для фантазий. Что будет, если каким-то чудом все удастся, и мне больше не придется возвращаться “вниз”? Смогу ли жить ЗДЕСЬ, зная, что происходит ТАМ?

Долго думать нет смысла. Ответ мне известен — не смогу. Каждый раз, когда мне понадобится купить дешевую лампочку, буду вспоминать завод, на котором их изготавливают. Двенадцатилетнего мальчишку, жившего со мной на одном этаже в общежитии, которому оторвало конвейером кисть руки. Мы изготавливали те самые лампочки…

Не знаю, что случилось с тем мальчиком. Его увезли. Кричащего и плачущего. Прижимающего к себе кровоточащий обрубок. А кисть просто выкинули в мусорную трубу. Кисть, которую можно было бы пришить в два счета, так, что не осталось бы даже шрама. Будь мы в Верхнем мире, разумеется.

Сколько таких случаев на моей памяти? Считать нет смысла. Потому что, когда думаю об этом, начинаю симпатизировать террористам. Не знаю, кто они и чего добиваются. Но мне хочется подорвать Верхний мир с его красотой и золотом к чертям собачьим.

Глупо.

Если вдуматься, никому не желаю зла. Просто обидно.

Ежусь и поднимаю воротник. С неба начинают лететь редкие снежинки. На дороги уже выехала снегоуборочная техника. Здесь не бывает сугробов.

Если случится чудо, и мы выживем, никогда не вернусь в Нижний мир, но и не смогу жить в Верхнем. Бежать с Аквилона. Подальше и без оглядки. Когда не можешь ничего изменить, хотя бы не участвуй.

За невеселыми мыслями совсем не замечаю, куда иду. А когда поднимаю голову, понимаю, что стою перед высоким офисным зданием. В его зеркальных стенах отражается солнце, а сотня этажей уходит далеко в небо.

Они оставили флайер на подземной парковке, и теперь идут к зданию. Мужчина и его шестилетняя дочь. Маленькая ладошка девочки в теплой и надежной ладони отца.

— Почему ты раньше никогда не брал меня с собой? — спрашивает девочка. Ее глаза горят от восторга. Она ни разу не была в деловом центре столицы. Здесь только небоскребы, огромные и величественные. Ничего общего с тихим районом, в котором живет ее семья.

— Я бы и сейчас не брал, если бы мама не была занята, — вздыхает отец. — Нечего тебе делать среди этих акул.

— Почему акул? — тут же цепляется девочка. — Ты же не в зоопарке работаешь.

— Акулы не в зоопарке, а в океанариуме, — смеется папа. Ласково треплет дочь по волосам. Сегодня тепло, и она без шапки. — А про моих акул — вырастешь, поймешь.

Девочка морщит лоб, пытаясь сообразить.

— Гадкие, да?

— Опасные, если зазеваться, — поправляет отец.

— Ну, так ты не зевай на работе, — серьезно советует девочка. — Мама говорит, если с утра выпьет кофе, тут же перестает зевать. А ты пил сегодня кофе?

— Пил-пил, — смеется мужчина.

— Ух ты! — они подходят к зданию, и девочка замирает в восхищении. — Тысяча этажей!

— Сто четырнадцать, — поправляет отец. — В столице нет зданий, выше ста четырнадцати этажей.

— Почему? — девочка умеет считать, но для нее нет большой разницы сто или тысяча. Это все равно ужас как много.

— Потому, что тогда они будут мешать транспортной сети.