Рука Оберона

— Но то, что ты скрываешь от него правду, может привести и разрыву, когда он обо всем узнает.

— Нет, я считаю, что знаю своего брата лучше, чем ты.

Он отпустил поводья.

— Хорошо. Надеюсь, ты прав.

Я ничего не ответил, а только пришпорил Огнедышащего, Между нами существовал молчаливый уговор — Ганелон мог спрашивать меня обо всем, что только ему хотелось узнать. И так же молчаливо подразумевалось, что я со вниманием выслушаю любой его совет. Такие отношения сложились потому, что его положение было уникальным. Мы не состояли в родстве. Он не был амберийцем. Свары и проблемы Амбера стали и его проблемами потому, что он сам этого пожелал. Давным-давно мы стали друзьями и союзниками. За плечами у нас была битва с нечистью из Черного Круга в Лорен, стране, ставшей ему родной. Когда же битва закончилась победой, он пожелал поехать со мной, чтобы помочь мне управляться с моими собственными делами и с делами Амбера. Таким образом нас связывала только дружба, штука более крепкая, чем долги совести и правила чести. Другими словами, у него было право приставать ко мне с советами, за которые я даже Рэндома мог бы послать к черту, коль скоро решение было мною уже принято. Я понимал, что мне не следует раздражаться — все, сказанное Ганелоном, было сказано честно и из самых добрых побуждений. Вероятно, эта нетерпимость осталась у меня с той поры, когда я был полководцем, а он моим генералом. В те времена я терпеть не мог, когда обсуждались мои решения и приказы. Я подумал, что меня, пожалуй, больше всего раздражает то, что в последнее время он высказал несколько верных догадок и здравых предложений. Я чувствовал, что мне следовало бы додуматься до этого самому. Никому не нравится признаваться в собственной недальновидности. И все же: только ли в этом дело? Сработал старый армейский рефлекс, заставляющий принимать во внимание только свои решения? Или же меня беспокоит что-то более глубокое? То, что как раз теперь должно всплыть на поверхность?

— Корвин, — нарушил молчание Ганелон, — я тут поразмыслил…

Я вздохнул:

— Да?

— Насчет сына Рэндома. Учитывая то, как здорово заживают ваши раны, я думаю, он мог выжить и все еще бродит где-то.

— Хотел бы я верить, что так оно и есть.

— Не слишком торопись с такими пожеланиями.

— Что ты имеешь в виду?

— Как я понял из ваших разговоров, он очень мало бывал в Амбере и мало общался с семьей, так как вырос в Ребма.

— Да, я тоже так думаю.

— Фактически, кроме Бенедикта и Льювиллы в Ребма, единственный, с кем он имел контакт, был тот, кто ударил его ножом.

— Блейз, Бранд или Фиона. Мне пришло в голову, что у него, вероятно, сложилось весьма искаженное представление о семье.

— Искаженное, — допустил я, — но, может быть, вполне оправданное, если я понимаю, к чему ты клонишь.

— Думаю, понимаешь. Допустим, что он не только боится семьи, но и имеет зуб на всю вашу компанию.

— Такое вполне возможно.

— Не думаешь ли ты, что он мог переметнуться к врагам?

Я покачал головой:

— Нет, если он знает, что они — орудие тех, кто пытался убить его.

— Но так ли это? Интересно знать… Ты говоришь, что Бранд испугался и попытался отказаться от какой-то там договоренности с шайкой Черной дороги. Коль они настолько сильны, то я хотел бы знать, не могли ли Фиона и Блейз стать их орудиями? А если это так, то не трудно представить себе, что Мартин будет искать выход, который даст ему не только возможность защищаться, но и власть над ними.

— Слишком много предположений, — возразил я.

— Враги, кажется, знают о вас слишком много.

— Верно, но у нас было несколько преподавателей, которые могли многое рассказать им.

— Могли ли они рассказать им все, что, по твоим словам, знала Дара?

— Это хороший вопрос, — признал я, — но на него трудно ответить.

Кроме случая с Текисами, немедленно пришедшего мне на ум. Однако я решил держать это при себе, чтобы выяснить, к чему он клонит, а не удаляться по касательной. Поэтому я сказал:

— Мартин едва ли способен рассказать им многое об Амбере.

Ганелон с минуту помолчал, а затем спросил:

— У тебя был случай проверить то дело, о котором я спрашивал тебя той ночью у твоей гробницы?

— Какое дело?

— Можно ли подслушивать с помощью Карт? — напомнил он. — Теперь, когда мы знаем, что у Мартина есть колода…

Наступила моя очередь замолчать, пока небольшое семейство минд-ток перешло дорогу, показывая язык.

— Нет, — наконец произнес я. — У меня не было случая проверить это.

Мы проехали немалое расстояние, прежде чем он произнес:

— Корвин, той ночью, когда мы вернули Бранда…

— Да?

— Ты говорил, что проверил алиби у всех, чтобы выяснить, кто же это тебя ударил. И пришел к выводу, что любому из них в тот момент трудно было бы выкинуть такой фокус.

— Да, — подтвердил я.

Он кивнул.

— Теперь ты можешь додумать еще об одном своем родственнике. У него может отсутствовать семейная ловкость лишь потому, что он молод и неопытен.

Мысленно улыбнувшись, я помахал рукой времени, границу которого перешагнул, вступая в Амбер.

Она спросила: «Кто там?», когда я постучал, и я ей ответил:

— Корвин.

— Минутку.