Рука в перчатке

– Да, сэр. Мне, конечно, будет крайне неприятно. Впрочем, я сам виноват. И все из-за того радиоприемника. Да, сэр.

Инспектор повернулся к Байсе:

– Вы выиграли. Возможно, это не имеет отношения к убийству, могу поспорить, что не имеет, но я готов расследовать это обстоятельство, чтобы получить моральное удовлетворение. Ни одна женщина не может водить меня за нос и при этом остаться безнаказанной. Ричардс мне еще может понадобиться. Я пока подержу его…

– Инспектор, я о нем позабочусь, – предложил Байсе.

– Премного благодарен. Как-нибудь сам справлюсь. – Кремер нажал на кнопку звонка.

Байсе покачал головой:

– Нет. Я беру Ричардса на себя. Видите ли, я дал слово и собираюсь его сдержать. Мы будем в пределах досягаемости вне зависимости от того, когда он вам понадобится. Все мы. Нам в любом случае нечего делать. И мы хотим быть в курсе событий. Если, конечно, не возражаете.

Кремер снова что-то буркнул. Дверь открылась, в кабинет вошел сержант Берк.

– Доставьте сюда как можно скорее Порцию Тритт и Лео Кранца! – приказал инспектор. – Если начнут артачиться, арестуйте их как важных свидетелей, и никаких церемоний. Когда они прибудут сюда, разведите их по разным комнатам и доложите мне. Я буду у Макконнелла. – Кремер встал.

– А как насчет этих… – Берк обвел глазами комнату.

– Нет. Эти господа просто зашли посмотреть, как живут в бедных районах.

Глава 19

Сидевший в кресле комиссар полиции Хомберт был мрачнее тучи.

Окружной прокурор Скиннер стоял спиной к окну, руки в карманах брюк, и воинственным тоном внушал инспектору Кремеру:

– Вы сами признаете, что, возможно, это не имеет никакого отношения к убийству. Проклятье! Я всего лишь прошу вас проявить благоразумие и не отрываться от реальности. Порция Тритт отнюдь не мой личный друг, но у нее масса знакомых, и они отравляют мне жизнь. Кремер, повторяю еще раз: вы не можете обращаться с влиятельными людьми, занимающими высокое положение в обществе, как с бандой гангстеров. Вам это так просто с рук не сойдет! И еще одно. Меня вызывают к телефону прямо с площадки для гольфа, чтобы сообщить радостную новость, что вы снова приволокли Порцию Тритт в участок, словно мешок с картошкой, и я мчусь сюда во весь опор, и что я вижу? Нарыв важную улику против Гая Кэрью и уговорив Андерсона предъявить ему обвинение в убийстве, что само по себе взрывоопасно…

Хомберт поднял руку:

– Минуточку, Скиннер. Справедливости ради нужно сказать, что Кремер не уговаривал нас арестовать Кэрью. Кэрью сам принес нам на блюдечке важную улику против себя, и решение принимали все четверо, включая Андерсона.

В воскресенье, в три часа дня, они находились в просторном и уютном кабинете комиссара полиции, с опущенными, чтобы спастись от горячего августовского солнца, жалюзи. На столе рядом с Хомбертом, который в двенадцать часов завтракал в «Черчилле», стоял стакан с хайболом; Скиннер только что прикончил один; Кремер, который успел перекусить в кабинете Макконнелла сэндвичами с лососем и запить все это молоком, периодически отрываясь на участие в допросе Пинки Фрика, отказался от хайбола и продолжил жевать сигару.

Окружной прокурор, сменив тон на страдальческий, принялся увещевать Кремера:

– Инспектор, я готов признать, что мисс Тритт оказалась трудным объектом для интервью. Но ведь наша работа в том и состоит, чтобы преодолевать трудности дипломатическим путем. Естественно, мы не вправе давать волю личным чувствам при любых, самых тяжелых обстоятельствах. Более того, у меня имеется сильное подозрение, что вы испытываете неприязнь к мисс Тритт, поскольку она, так сказать, ввела вас в заблуждение. Уверяю вас, я отнюдь не намекаю…

– Вздор!

– Прошу прощения?