Сентябрьская ночь за городом дарила прохладу, пение цикад и кузнечиков звучало для одних чудесной симфонией, а для других – инфернальной музыкой. Крошечные музыканты явно торопились успеть доиграть до первых морозов, которые наверняка заставят их умолкнуть.
Окна офиса лабораторного здания были закрыты, и стрекотание насекомых практически не достигало ушей троих собравшихся там полуночников. Впрочем, судя по их лицам, им сейчас было не до ночных концертов. Герман Брагер не скрывал своего раздражения, Росс Данди сидел, упрямо набычившись, а Р. И. Данди был явно готов в любую минуту взорваться.
Что он и сделал. Он оттолкнул проигрыватель и, отодвинув в сторону стопку дисков, стукнул по столу кулаком:
– Просто какой-то чудовищный фарс! Я потратил двадцать лет жизни на создание самого устойчивого и успешного бизнеса в стране. И вот поглядите, к чему я пришел! Вам это явно не по вкусу, да? Господь свидетель, мне тоже! Я уже говорил и продолжаю говорить, что моя собственная жена меня предает, и один из вас ей успешно помогает. Молчать! И крадет у меня важную улику против нее! И меня отнюдь не удивит, если окажется, что вы оба в этом замешаны! Нисколько не удивит! Нисколечко! Господь свидетель, я очищу от скверны лабораторию, фабрику, все производство и начну все с чистого листа! – Он сел, буквально трясясь от ярости.
– Я могу уволиться, – звенящим голосом произнес Брагер. – Только так я могу сохранить достоинство. Да-да, я уволюсь. Я увольняюсь.
– И я тоже. – Росс, побледнев, в упор посмотрел на отца. – Думаю, мама была права. Мне не следовало у тебя работать. Нам нужно было это предвидеть. Предвидеть, что случится нечто невероятное. Я ведь тебе уже говорил сегодня днем… Даже в запальчивости ты не имеешь права бросаться столь безумными обвинениями.
Данди-старший подошел к окну и встал спиной к остальным.
– Уж больно вы оба вспыльчивы, – заметил Брагер. – В отличие от меня. За тридцать лет я ни разу не вышел из себя. Единственное, что я могу сделать, чтобы сохранить лицо, – это уволиться.
В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь звуками ночного оркестра за окном, которых сейчас никто не слышал.
Наконец Данди повернулся лицом к собеседникам.
– С фактами не поспоришь, – отрезал он.
– Только не в науке, – покачал головой Брагер. – Факт есть явление, установленное с помощью несовершенного инструмента.
– Вздор! Звукозапись может быть несовершенной, но она не может лгать. В отличие от тебя, или моего сына, или вас обоих. Я слышал ту самую запись и явственно слышал голос своей жены. И это факт.
Брагер поджал губы:
– Я не собираюсь выходить из себя. Повторяю еще раз. Мне ничего не известно о той записи. Возможно, твой сын действительно лжет. Тут я ничего сказать не могу. Ради матери мальчик способен на многое. Но, Дик, постарайся рассуждать здраво. Я ведь нахожусь совсем в другом положении. Мне-то какой резон ее покрывать?
– Точно не знаю, но догадываюсь. Я как-то раз слышал твой разговор с моей женой.
– Ну и что с того? Я часто говорил с твоей женой.
– Я в курсе. Тем не менее в тот раз ты не подозревал о моем присутствии. Я подслушал ваш разговор, поскольку это было забавно. Короче, тогда я нашел это забавным. И даже не разозлился. Я никогда не злился. Если другие мужчины считают мою жену привлекательной и желанной, какой смысл злиться?! Но если ты спросишь меня, зачем тебе ее покрывать или даже строить козни за моей спиной, я скажу зачем. Герман, хочу тебя прямо спросить: что ты собираешься делать?
Однако ответил ему не Бергер, а Росс. Парень двинулся к двери и, уже взявшись за дверную ручку, повернулся к отцу:
– С меня хватит. Я ухожу.
– Ты останешься здесь, пока мы не уладим наши проблемы.
– Нет. Я ухожу. Все, разговор закончен. – У Росса заходили желваки на скулах, он стиснул зубы и процедил: – Я промолчал сегодня днем, но скажу прямо сейчас. Ты мой отец. Я знаю тебя всю свою жизнь. Так вот, думаю, ты просто хочешь избавиться от моей мамы. По-моему, та запись – подделка, и ты ее автор. Заметь, я вовсе не собирался это говорить! – И он вышел, закрыв за собой дверь.
Данди-старший ринулся было к выходу, но Брагер с несвойственной ему прытью схватил его за руку:
– Дик, оставь! Позволь мальчику уйти и немного остыть.
Россу таки удалось остыть, если не морально, то, по крайней мере, физически. На открытом воздухе было довольно прохладно, и Росс зябко поежился, задержавшись на мостике через ручей посреди темного леса. Казалось, парень захотел прислушаться к журчанию воды, но на самом деле ему сейчас было не до звуков природы. Он думал о родителях. Между ним и матерью всегда существовала очень сильная эмоциональная связь. Росс это осознавал и считал естественным, но ситуация требовала от него напряжения всех сил и ясности мышления, хотя было не совсем понятно, какая польза от дальнейшего анализа фактов. За последние несколько дней он уже рассмотрел все возможные варианты. Ну а кроме того, он просто физически не мог сосредоточиться, поскольку мысленно был совсем в другом месте.