Рукотворное море

В памяти встает бой за Харьков. С крыши дома в Театральном переулке, где они тогда жили, как на ладони был виден бой деникинского бронепоезда, с наступающими красногвардейскими войсками. Дом был высокий, он стоял в нагорной части города, и в туманной дымке ранней осени видно было, как где-то там, за городской окраиной, ползет, дымя и приостанавливаясь, бронепоезд, как перед ним возникло облачко разрыва, и он попятился, а вслед за тем облачко возникло позади, и бронепоезд остановился, огрызаясь дымками, а из ближайшего леска побежала, покатилась к бронепоезду черная группа атакующих. Громада задымленного осеннего воздуха повисла между зрителями и далеким боем, скрывая подробности, но не мешая разглядеть общую картину, и ощущение у Пети было такое, что он просто смотрит через толстое матовое стекло. Вот бойцы исчезли, «залегли», сказал кто-то на крыше дома, вот снова поднялись, побежали, искры от выстрелов вспыхивали в лавине наступающих то здесь, то там, а бронепоезд стоял дымный, мрачный, ни взад, ни вперед. Ничего на таком расстоянии, конечно, не слышно было, но Пете казалось, что кричат «ура». И вдруг он побежал в палисадник перед домом, поднял что-то с земли и, возвращаясь обратно, показал тем, кто остался в подворотне.

— Пулю подобрал? А ну, все марш с крыши! — заорал кто-то из взрослых, и всех погнали вниз.

Потом Петя помнит, как он с мамой едет в Ростов-на-Дону разыскивать папу, пропавшего где-то под Миллеровом. Есть угроза, что он попал к махновцам. Ночной поезд, забитый мешочниками и солдатней так, что нельзя пройти в уборную, и какие-то люди, всю дорогу висящие на подножках вагона, и кто-то топающий по железной крыше над головой, и всю дорогу мальчишке чудятся мохнатые махновцы с обрезами. Поезд останавливают, идет повальный обыск, и гибель неотвратима. Но тут он просыпается и долго потом не может заснуть. А папа действительно попал к махновцам, но ему удалось спастись — бежал через окно в уборной вагона. С бухгалтером и казначеем «Химугля» они везли ящик с деньгами и документами, когда махновцы остановили поезд и стали выводить из вагона евреев и коммунистов. Повели бухгалтера Ивана Ивановича Чумакова, беспартийного и русского, но чем-то смахивающего на еврея, и Петин папа кинулся, по-всякому ругая бандитов за то, что они собрались расправиться с Чумаковым, и отбил его. Но вдруг не то кто-то в вагоне его узнал как ответственного работника треста «Химуголь», не то он чем-то очень уж задел махновцев, но до выяснения личности они заперли папу в уборную. И так как выяснение личности ничего хорошего папе не сулило, он высадил окно, на ходу поезда выпрыгнул, скатившись с насыпи, в традициях самого разудалого детектива.

И вот уже в памяти Пети Москва — Охотный ряд с бесчисленными лавками. Он отправлялся изучать город, предварительно определив по плачу радиальные стрелы, — следовательно, по любой улице уменьшающаяся нумерация домов приведет к самому центру. А они и жили рядом с Театральной площадью и Домом союзов. И вот он идет по Тверской, потом по Леонтьевскому, сворачивает на Никитскую, доходит до Кремля и мимо Иверской проходит на Красную площадь. Потом московская школа, нет, даже две московских школы, потому что для перестраховки он поступил сразу в две.

В школе имени Декабристов, где он стал учиться, он запомнил преподавателя русского языка и его смерть, и учителя физики Виктория Павловича, одного из зачинателей политехнизации школы, и преподавательницу естествознания Марию Николаевну, с которой он ссорился, а потом подружился, у которой был роман с учителем рисования, и об этом знала вся школа, и нового учителя русского языка Василия Васильевича, от которого Петя впервые услышал, что интеллигенция — цвет каждой нации.

Когда умер Ленин, Петя учился в шестом классе, ему было четырнадцать лет. На сцене в большом школьном зале был установлен портрет Ленина, увитый траурными полосками, а сбоку красное знамя. У портрета круглые сутки сменялся почетный караул. Школьники оставались в классах и спали на партах. До сих пор в сознании Пети живет испытанное им чувство горя, осиротелости, чувство ответственности, свалившейся на него. Сменялись они в почетном карауле каждые два часа, но напряженность была такая, что два мальчика из его класса упали в обморок.

А потом похороны. Тридцатиградусный мороз, костры на улицах, нескончаемая лента провожающих вокруг Дома союзов. Три раза Петя проходил мимо гроба, а в день похорон, перебегая от костра к костру, он пробрался через все линии заграждений, через цепочки пешей и конной милиции на Красную площадь и выстоял перед Мавзолеем, тогда временным, деревянным, всю траурную церемонию.

А как меняется мир! Все быстрей, все быстрей! Как растут скорости! Совсем недавно было время, когда скорость 45 километров в час казалась чуть ли не предельной для обыкновенной автомобильной поездки. 120—150 делал самолет.