Румия

Уже открывая дверь, Сашка услышал слова директора, обращенные, видимо, к Кольцову:

— Тот будет настоящим командиром.

А в группе жизнь текла, как всегда. Так же зубоскалил Спирочкин, так же кто-то поддразнивал играющего в шашки Потапенко. И вокруг Игоря, как обычно, собрались любопытные.

Сашка даже позавидовал: «Ишь как заслушались». А на него никто и не оглянулся. Никому нет дела, что теперь он не староста, что выгоняют его из училища. Зато, когда Брятов станет командиром, небось даже Борька заведет с ним дружбу. Похаживает себе как ни в чем не бывало и не думает расспросить, что и как.

Сашка по возможности спокойно передал Брятову просьбу директора.

Наконец Цоба заметил Сашку, отпустил последний щелчок Спирочкину и с ленцой подошел к другу.

— Ну, как, Качан, здорово попало? Небось разными словами до смерти заморил? Ловко они умеют языком поворачивать.

Сашка метнул на друга сердитый взгляд.

— Напоил вином, спасибо. Выгоняют меня.

— Ха, — усмехнулся Цоба. — Да это же они завсегда так пугают. Я знаю.

В комнату вошел дежурный по училищу.

— Качанов, стройте группу на ужин, — обратился он к Сашке.

— Брятов сейчас построит. Я уже не староста. Сняли, — тихо проговорил Сашка и прикусил губу.

Цобу будто кипятком обварили.

— Сняли? — вскрикнул он, хватаясь за рукав Сашкиной гимнастерки. — Это как же? Он ведь ни в чем не виноват!

Цоба выбежал из класса и без стука ворвался в кабинет директора.

— Разрешите войти? — спросил он, когда вплотную подошел к письменному столу.

— Ну, уж раз вошел, пожалуй, разрешение спрашивать поздно, — ответил Павел Андреевич.

— Не виноват Сашка! — выпалил Цоба. — Век свободы не видать! Не виноват он. Это все я! — И, приложив руки к груди, повернулся к Кольцову: — Степан Петрович…

— Во-первых, не Сашка, а Качанов, во-вторых, сядь и успокойся.

— Все равно он не виноват. Это я виноват! — бил себя в грудь Цоба, да так, что директор невольно протянул руку, чтобы остановить его.

— Так я и предполагал. А помнишь, когда я согласился принять тебя без экзаменов, уговор у нас был другой. Обещал ты стать хорошим ремесленником? И что получилось? Исключить тебя придется за вчерашнее.

— Ага, исключите, — с искренней наивностью согласился Цоба. — А Сашка только пусть старостой опять будет. Ни в чем он не виноват.

— Заступаться ты мастер, а удержать товарища — кишка тонка, — вставил Кольцов.

— Чего его удерживать? Он на этот счет ни бе ни ме. Еще как уговаривать пришлось! — со вздохом признался Цоба.

— Уговаривать? Так. Не придется тебе больше никого уговаривать. Портить ребят мы тебе не позволим. Лучше от одного избавиться, — сразу принял строгий тон директор.

Только теперь Цоба понял, что дело слишком серьезное. Он не на шутку испугался. Сразу как-то поник и чуть слышно произнес:

— Если бы в последний раз простили, — и пошел к двери, не поднимая головы.

Оставшись вдвоем, директор и комсорг некоторое время сидели молча. Затем Павел Андреевич вышел из-за стола и заходил по комнате. Кольцов курил и молча перелистывал настольный календарь.

— Поблажки давать нельзя ни в коем случае, — заговорил Кукин. — Особенно на первых порах. Нужно так, чтобы другим неповадно было. Ну, чего молчишь, Степан?

Кольцов прихлопнул календарь.

— Жалко, Павел Андреевич, ребят. Сироты же. Особенно этот Цоба. Куда ему деваться?

— Жалко! Ишь, жалельщик нашелся. А мне не жалко? У нас почти все сироты. Их не жалко? Ради трехсот пусть два пострадают. Направим в детдом.

— Хорошие они ребята. Честное слово, — продолжал убеждать Кольцов. — Только еще вчерашним живут. Отойдут, поверьте мне. Всю войну сами себе хозяева.

— Адвокат, — уже мягче заговорил Павел Андреевич. — Чего ты меня уговариваешь? Сам не знаю? Но накажу, учти, Степан.

В коридоре Степан Петрович чуть не столкнулся с Качановым и Цобой. Завидя его, они опустили головы.

Кольцов прошел несколько шагов и оглянулся. Ребята стояли у двери директорского кабинета.

ПИР ПАПУАСОВ

В училище с каждым днем прибывало все больше и больше ребят. Но негде еще было проводить занятия. Ходил слух, что для мастерских выделят дом, который придется восстанавливать своими силами. А пока ремесленники частенько оказывались предоставленными самим себе. Чтобы хоть как-нибудь занять ребят, учителя собирали их группами в спальнях и читали книги из небогатой училищной библиотеки.

Слушали плохо. Каждый занимался своим делом. На задних койках рассказывали анекдоты. Оттуда то и дело раздавались взрывы хохота. А некоторые умудрялись играть в очко.

Едва дождавшись перерыва, ребята бросались во двор, тесно обступали большой ящик из посеревших от дождей досок. В этом ящике — первенец будущих производственных мастерских, старый, видавший виды токарный станок ТН-15. Кое-где доски были оторваны, через щели бесцеремонные руки ремесленников откручивали маховички, рукоятки, рассовывали их по карманам. Вообще-то станок своим солидным видом вызывал у ребят изумление. Насколько доставали их руки, они очистили его от толстого слоя масла, которым были смазаны все неокрашенные части станка-ветерана.