Румия

Сашка невольно залюбовался буграми мышц, игравшими на его груди. Затем отыскал глазами Цобу и пристроился рядом. Руки взлетали нечетко, кто-то давился от хохота, кто-то взвизгивал по-поросячьи. Но физрук не сердился: видно, понимал — это первый день.

С утра настроение было у всех приподнятое. После завтрака сообщили, что в десять часов начнется медицинская комиссия. До комиссии всем приказали постричься под машинку.

— Я не баран, — решительно заявил Цоба.

— Да подумаешь, волосы… — как-то неуверенно начал выполнять свою роль старосты Сашка.

Борис удивленно и строго покосился на друга, Сашка отвел глаза. Но, чтобы удержать перед «подчиненными» престиж, робко добавил:

— Вырастут еще…

— Чего там вырастут! — шумел Цоба. — Не успели принять, а уже зажимают. А что будет, когда форму дадут?

Вокруг него тут же собралось несколько человек.

— А шо? Ну его к бису лиловому, цэ заведение, — в тон Борису гудел высокий, неуклюжий Мишка Потапенко. — Ось зараз взять та рвануть. Га?

— Длинный до неба, а ума не треба.

Все оглянулись на голос. Чуть в стороне стоял высокий худощавый подросток. В детприемнике ребята его не видели. Он спокойно выдержал взгляды и продолжал:

— Кудрей своих нечесаных жалко? Там вшей небось больше, чем волос.

Цоба рывком натянул на лоб фуражку и ринулся к незнакомцу. Он встал на защиту своего единомышленника.

— Ты что — чистенький? — грозно надвигался он. — Беги отсюда, чистюля, а то запачкаю!

Но вдруг Цоба осекся. Взгляд его словно прилип к груди наглого мальчишки. Ребята тоже притихли.

На груди у подростка сверкала настоящая медаль «За победу над Германией» и гвардейский значок.

Цоба так и остался в воинственной позе. Отступать, конечно, он не думал. Сейчас все с нетерпением ждали драки. Но, как на зло, во дворе показался директор. Разочарованные ремесленники медленно поплелись в парикмахерскую. Цоба не то откашлялся, не то пробормотал что-то невнятное и долго еще провожал взглядом невозмутимого вояку.

У двери парикмахерской уже выросла очередь. Сашка стоял первым. Ему было жаль друга, так неожиданно проигравшего поединок. И разбирала злость на того нахального и самоуверенного мальчишку. «Подумаешь, гвардеец. Медаль имеет! Может, Цоба и не то видел. — Но где-то в душе он завидовал новичку. — Хотя и новенький, а смело разговаривает. А тут старостой считаешься, да толку-то? — Сашка тяжело вздохнул. — Тоже мне — должность. И с Борькой поругаться не долго из-за нее».

А Цоба, потный, лохматый и злой, стоял в сторонке. Он торопливо склеивал поломанную папиросу. Потом скомкал окурок, бросил в траву и протиснулся в голову очереди. Ремесленники покосились на Борькины здоровенные кулаки и покорно пропустили вперед.

Щуплый старичок с острой аккуратной бородкой предупредительно взмахнул белой простыней.

— Пожалте, молодой человек, в кресло. Вас «под нолик»?

Скрепя сердце, Цоба разрешил окутать себя простыней. А когда стальные зубчики машинки коснулись его головы, он с особенным сожалением вспомнил времена вольной жизни…

— На медосмотр! — скомандовал дежурный.

Перед дверью спортзала, где заседала комиссия, было шумно. Маленький, толстенький Аркашка Спирочкин, которого за пухлые красные щеки уже прозвали Помидором, шумел больше всех. Сейчас он, то и дело хихикая, нашептывал что-то в кругу ребят.

— Гляньте-ка, гляньте! И Цобика оболванили «под арбуз»! — так и запрыгал он на месте, увидев подходившего Борьку.

— Не оболванили, а заставили принять форменный вид ремесленника, — едко усмехнулся Цоба. — А ты, Помидор, не скули, а то в лоб получишь. Была бы голова, а прическу отрастим.

Сашка чувствовал себя здоровым и все же робел: «Вдруг забракуют? А еще моряком хочу быть! Тут эти врачишки назло какие-нибудь болячки раскопают. Они все могут».

— Качанов! — выкрикнула, приоткрывая дверь, молоденькая девушка с листком бумаги в руке.

Сашка нерешительно вошел в комнату. За столом сидели врачи в белых халатах.

— Подойди-ка сюда, орел, — ласково позвал его пузатый дядька в поварском чепчике на бритой глянцевой голове. Сашка всерьез перетрусил.

— Жалуешься на что-нибудь?

— Не-е, — замотал он головой.

Толстый дядька приложил к Сашкиной груди черную кругляшку.

— Дыши!

По телу пробежала дрожь. Кожа собралась мелкими пупырышками.

— Сразу видно, что воспитывался на свежем воздухе, — усмехнулся толстяк. — Легкие, как у бычка. А ну, дуй в трубку, посмотрим, какая емкость.

Глубоко вздохнув, Сашка засунул конец трубки поглубже в рот. Тут же закашлялся. Потом отдышался, перехватил трубку поудобнее и начал добросовестно выдыхать воздух. Цилиндр в ведре стал медленно подниматься. Эта процедура понравилась Сашке больше всего. Хотел попросить еще разок подуть, но постеснялся.

В темном кабинете тоже было интересно. На экране смутно вырисовывались какие-то полоски.

— Ха, неужто это ребра живьем? — удивился Цоба.

— А дэ ж серце? — допытывался Потапенко.

Маленькая докторша, лица которой ребята не рассмотрели в полутьме кабинета, терпеливо объясняла, где легкие, где сердце.

— О цэ кумедия, мельтешит, як собачий хвист, — удивлялся Мишка.