Румынская повесть 20-х — 30-х годов

— Уж постараюсь быть бережливым.

— Ясное дело. Такой хозяин не промотает зря добро. А случится задержка и в понедельник тебе что потребуется, так я договорилась с отцом Дэнилэ. Ты загляни к нему.

— Чего я там не видал, у отца Дэнилэ?

— Он тебе все объяснит. А ты поступай, как скажет.

Она вошла в дом, скинула у печки кожушок. Щипцами разгребла золу, на угли положила еловых щепок, побежала за водой. Умостила на треножнике чугунок. Кинула на старую сковородку несколько кусков сала да копченой свинины. Потом, оставив все на огне, начала доставать из сундуков и складывать на кровати ковры и покрывала. А Георгицэ наблюдал за ней с тем выражением удивления, которое с некоторых пор не сходило с его лица.

— Чего уставился? — спросила Витория и усмехнулась. — Все, что видишь, да еще кое-что сложишь вечерком на саночки и повезешь к отцу Дэнилэ. Попадья Аглая обещалась присмотреть за добром. Теперь иди поешь. Опрокинь мамалыгу на деревянный поднос, поставь на столик и садись. С завтрашнего дня не знать нам покоя. В пути да в розысках придется есть стоя да всухомятку.

Парень опять молча кивнул. Чтоб вознаградить себя за будущие лишенья, он макал большие ломти мамалыги в растопленное сало и затем «обволакивал» их брынзой. Лишь позднее он заметил, что мать, сложив руки на груди, стоит перед ним, не притрагиваясь к еде. «Ежели она в самом деле колдунья, — рассуждал он про себя, — так я ем, а у нее сил прибывает».

Витория быстро собрала тарелки, обдала их кипятком, разложила на полке. Покончив дело, повернула голову к двери. В сенцах слышалась возня: люди стряхивали снег с обувки. Она быстро поправила платок и открыла дверь. Георгицэ сидел на своем месте и смотрел во все глаза: кого там еще принесло?

— Рады гостям? — спросил отец Даниил, топоча большими сапогами в сенях.

— Рады. Пожалуйте, добрые люди. Целуем руку, батюшка.

За священником Милиешем показался господин Йордан, корчмарь. Следом, нагнув голову, чтобы не удариться о притолоку, вошел высокий жилистый торговец в городском платье. Аккуратно подстриженные борода и усы топорщились, словно он надел на нижнюю половину лица маску из рыжей ежовой шкуры. Верхнюю, безволосую половину лица пятнали веснушки того же цвета. Сняв кэчулу, он поздоровался с хозяйкой.

Женщина смерила его от ног до головы быстрым взглядом.

Потом спросила, склонив голову набок.

— Его милость — покупатель?

— Он, — ответил господин Йордан.

— Я знаю твоего мужа, — заговорил гость, оглядываясь и ища место, где бы присесть. — Мы с ним приятелями были. А в доме приятеля я могу сесть, не дожидаясь, пока меня пригласят. Но сперва пусть садится отец Даниил. Сперва он, потом я. У меня, хозяйка, лавка, корчма и заезжий двор в Кэлугэрень. Там Некифор Липан завсегда делал привал. К его услугам была добрая еда, стакан винца и постель для отдыха.

— Это тебя величают господин Давид?

— Именно меня. Бывало, он платил мне деньги. А случалось — я ему, за товар. Я всегда был первым его клиентом. И, можно сказать, наилучшим. Редко увозил он от меня товар в другое место.

— Хорошо, господин Давид. Ты когда едешь домой, в Кэлугэрень?

— Завтра повезу купленный тут товар.

— Стало быть, до Кэлугэрень мы поедем вместе.

— Поедем, отчего же. Вместе-то веселей, нежели в одиночку. У тебя что, дело есть в Кэлугэрень?

— Есть, только подальше.

Торговец хотел было еще что-то спросить. Но тут же замолчал, осмотрелся и не произнес более ни звука.

— Товар в большой горнице рядом, — опять заговорила женщина. — Сын записал на этой бумаге, сколько осталось мехов с брынзой, копченых голов и шкурок. Записал он и цены, после того, как я посоветовалась с батюшкой и с господином Йорданом. Цену я немного скинула, чтобы не тянуть канитель. Не такое у меня теперь настроение, чтобы торговаться. Так что проверь все, пересчитай товар и выложи денежки на стол.

Торговец взглянул на листок бумаги. Еще помолчал, прищурив один глаз. Другим зыркнул в сторону господина Йордана, но тот внимательно изучал хозяйку дома.

— Тебе что, нужны все деньги? Все на стол выложить?

— Именно так. Не то придется потерять еще день и отвезти товар в Пьятру.

— Потеряешь даже два.

— Возможно.

— А по-моему, и все три. А где же ты видала торговца, чтоб прямо взял да выложил все деньги? Мне без обстоятельного разговору нельзя, мне надо увериться, что товар хорош, а цена самая подходящая. И деньги надобно пересчитать — узнать, хватит ли. Торговец должен почувствовать, что он торговец. А ты ровно король — назначаешь твердую цену.

— Как ты сказал?

— Твердую цену.

— Вот это мне и надо, господин Давид. Будь добр, перейди в соседнюю горницу и проверь с господином Йорданом товар. Высчитывай, соображай. Если ты на самом деле тот господин Давид, про которого говаривал мне муж, так я знаю, что ты от него немало прибытку имел. Получай же теперь и от меня. Раз ты купец, то тебе так положено.

— Бывало, терпел я и убыток.

— Выходит, не такой уж ты, батюшка, ловкий торговец.

— Зато в другой раз, случалось, оставался с прибытком. Ну, будь по-твоему. Посмотрим, пораскинем умом. Немного сбавишь, вот мы и договоримся.