В Замоскворечье м. Матрона жила в 1920—1930-е годы, причем довольно продолжительное время была прихожанкой церкви Свт. Николая в Кузнецах. И не однажды приезжала – понятно, с чьей-то помощью – в церковь Ризоположения что на Донской улице. Она потом говорила кому-то из ризоположенских причетников: «Я в вашей церкви все иконы знаю, где какая стоит». В этой же церкви м. Матрону, по ее собственному завещанию, отпевали.
Вокруг Таганки церквей не счесть. Оглянешься – кругом одни купола и колокольни. Но в советское время большинство из них было закрыто. Никогда не закрывалась разве что церковь Успения в Гончарах. Вне всякого сомнения, м. Матрона бывала в ней в свое время.
В Староконюшенном, вблизи Арбата, м. Матрона жила с 1941 по 1949 год. Как на Таганке и в Замоскворечье, в Пречистенском сороке церквей множество. Но опять же в то время редко какой храм там не был закрыт или вовсе разрушен. Всего две церкви во всем сороке тогда оставались действующими – Илии Обыденного и Апостола Филиппа у Арбатских ворот. В Ильинской церкви м. Матрона, возможно, бывала. А уж в Филипповской почти наверное – она находится совсем рядом со Староконюшенным. По воспоминаниям знавших лично ее людей, в эти годы м. Матрона неоднократно приезжала на Пресню, в церковь Рождества Иоанна Предтечи.
Перед тем как переехать в Староконюшенный, м. Матрона некоторое время жила в Сокольниках и, естественно, не могла не бывать там в Воскресенской церкви.
К сороковым годам м. Матрона была уже известной в православной Москве пророчицей и целительницей. К ней ежедневно приходили десятки посетителей со всякими нуждами. В начале сорок первого года одна ее почитательница спросила: идти ли ей теперь в отпуск? Дают путевку, но ведь зима, а если дожидаться лета, то путевки, скорее всего, никто не предложит. Матрона, не раздумывая, ответила: «Иди в отпуск сейчас. Потом долго никаких отпусков не будет. Война начнется скоро. Но наша победа будет. Враг до самой Москвы дойдет, но не взять ему святого города».
И все-таки, когда немцы подошли к Москве, многие поспешили эвакуироваться. Говорят, на Владимирке была натуральная давка.
Все жившие в Москве выходцы из Себина спрашивали свою богоизбранную землячку: что им теперь делать? спасаться или оставаться в столице? Матрона отвечала: «Никуда не уезжайте. А кто уедет, большие муки увидит». Кто-то из себинцев остался, а кто-то не послушался блаженной и поспешил на родину – там-де, в глуши, они отсидятся, там их вражья сила не достанет.
В Москву, как известно, немцы не вошли, а вот до себинской глуши на удивление добрались. В село вступили каратели. Они пожгли дома, а всех детей, сколько было, загнали в погреб и наложили сверху дров, собираясь, верно, развести костер. Мало того, хитрые на выдумку изуверы вывели всех прочих жителей, в том числе и матерей этих детей, смотреть их злодейскую постановку. Но затем случилось нечто неожиданное. Нация господ собралась уже было поджигать дрова, как вдруг вблизи надрывно затарахтела мотоциклетка, к месту истребления русских детей подкатил немецкий вестовой и передал своим какое-то, видимо, высокое распоряжение. Немцы, кажется, тотчас забыли о своем намерении, попрыгали в машины и укатили прочь.
Потом себинцы узнали, как м. Матрона аккурат в дни оккупации их села истово молилась, как она горячо просила Господа уберечь земляков от погибели.
Всю войну м. Матрона молилась за победу христолюбивого русского воинства над супротивными, за страну Российскую и за ее верховную власть. По воспоминаниям близких к ней людей, блаженная с какой-то особенной симпатией относилась к Сталину.
Способная проникнуть в душу любого практически человека, м. Матрона, возможно, распознала в Сталине личность, сформировавшуюся в значительной степени под влиянием православного вероучения, а значит, вовсе и не потерянную для Бога и для церкви. Политика, проводимая Сталиным с начала войны и до самой своей смерти, кажется, вполне подтверждает такое представление: покровительство, которое Сталин оказывал в этот период Русской церкви, сравнимо разве с деятельностью величайших державных повелителей – апологетов христианства – Константина Великого, Юстиниана и др. Достаточно только вспомнить об учреждении Сталиным новой Московской патриархии в 1943 году.
Кстати, можно очень небезосновательно предполагать, что после смерти жены Сталин монашествовал. И ни в каком ни в переносном смысле, а как будто вполне натурально. Боже упаси! – мы не претендуем на сенсационное заявление, что-де Сталин – монах. Никаких достоверных фактов, подтверждающих это, нет. Но ведь с другой стороны, вопросы веры менее всего нуждаются в документальном, юридически оформленном подтверждении. Можно вести совсем не монашеский и богопротивный образ жизни, имея свидетельство о пострижении хоть за подписью самого святейшего патриарха. А можно вовсе не исполнить соответствующего обряда, а жить при этом по самому строгому монашескому правилу. И кто скорее наречется сыном Божиим?