Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

Однажды к Ульяне Григорьевне собралось много гостей. Пелагея Ивановна сидела-сидела, да и говорит: „Что ж? И у меня есть своя гостья; пойду, ее приведу“ – и принесла на руках хорошенькую черную собачку. „Вот, – говорит, – бабенька (так звала она Ульяну Григорьевну), тебе и моя гостья; она тоже кушать хочет, дай ей кусочек. Бабенька, а бабенька, ты не сердись, ведь и ей кушать хочется, – не жалей, дай ей кусочек-то!“ Накормила Пелагея Ивановна собачку и тут же отпустила. А такую собачку в монастыре и взять было негде. Без притчи же блаженная никогда и ничего не делала. Ульяна Григорьевна же всегда была так гостеприимна, странноприимна и нищелюбива, что всех привечала, и кормила, и поила, и на этом все, что имела, прожила, а как умерла, так и похоронить было почти не на что.

Как раз в больнице умерла сестра, три года пролежавшая в болезни. Ей в молодости батюшка Серафим предсказал: „Тебя, матушка, на тот свет проводит апостол Петр“. Батюшкино предсказание исполнилось, так как скончалась она в один час с дивеевским отцом Петром. (Честно говоря, вывод, сделанный монахиней, представляется довольно надуманным: причем здесь какой-то отец Петр, если речь шла об апостоле? – Ю.Р.) Сестры говорят: „Хорошо ей там будет, настрадалась раба Божия“. Пелагея Ивановна услышала, сделала рукой над головой как бы зонтик от солнца, поглядела на небо и говорит: „Раба-то Божия, раба Божия, да не доспела того места, как моя-то Ульяна“.

Первые-то десять лет, если не более, возилась она с каменьями. Возьмет этот платок, салфетку или тряпку, всю-то наложит пребольшущими каменьями доверху и знай таскает с места на место, полную-то келлию натаскает их – сору-то, сору, и не оберешься. Уж и бранилась-то я с нею, и всячески старалась отлучить ее от этого, не тут-то было – таскает да таскает. Бывало, себя-то саму в кровь изобьет, даже жалость глядеть. И чудное дело, скажу вам, чего-то чего только с этими каменьями она, бывало, не проделывала.