Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

За несколько недель до кончины м. Пелагеи Паша как-то шла вдоль ограды Преображенской кладбищенской церкви, остановилась у столба, ударила по нему палкой и сказала: «Вот как этот столб-то повалю, так и пойдут умирать, только поспевай могилы копать!» Вскоре умерла блаженная Пелагея. За ней – монастырский священник. А потом одна за другой еще несколько монахинь. Принято считать, что этот великий дивеевский мор Паша предсказала, ударив палкой по кладбищенскому столбу. Хотя, по совести сказать, вывод абсолютно не логичный: столб-то Паша все-таки не повалила, а если так, то и умирать никто не должен был.

После смерти м. Пелагеи Паша унаследовала ее духовную роль в монастыре. Несколько раз сестры предлагали Паше занять келью Пелагеи Ивановны. Но Паша неизменно отвечала: «Нет, нельзя. Маменька не велит, – она показывала на портрет м. Пелагеи, – не благословляет».

Паша обустроила себе отдельную келью. И если м. Пелагея совершенно не придавала значения домашнему уюту, убранству помещения, наверное, даже не понимала, что это такое, а сама спала на полу возле печки, то Паша, напротив, завела в своей келье изумительный порядок и затем всегда его старательно поддерживала. По стенам у нее были аккуратно развешаны иконы. На кровати лежали горкой – одна на другой – подушки, как в купеческих домах. Впрочем, сама Паша на кровать почти не ложилась – на пол вообще Боже упаси! – большую часть ночи она проводила в молитве и лишь под утро позволяла себе немого вздремнуть. А на кровати блаженствовали Пашины тряпичные куклы. Это была ее, может быть, единственная слабость. Если бы не куклы, ее, пожалуй, и за юродивую-то никто не принял бы. Кукол у Паши было множество. Она их любила и играла с ними, как малое дитя, – воспитывала, кормила, обшивала, наряжала.

Если блаженная Пелагея Ивановна решительно манкировала личной гигиеной – месяцами не знала ни самых простых водных процедур, – то Паша была человеком редкостной чистоплотности: всякое утро у нее начиналось с тщательного умывания, со старательного прихорашивания, а уж пропустить банный день ей просто даже не приходило в голову, это было совершенно немыслимо! Когда Паша замечала, что кто-то из сестер не особенно заботится о порядке и чистоте у себя в келье или в целом в монастыре, она громко стыдила таких монахинь: «Что это?! Надо взять тряпочку либо щеточку да все вымыть да вытереть».

И вот, несмотря на столь разительное отличие двух юродивых, Паша Саровская стала преемницей блаженной Пелагеи Ивановны. Она сделалась для дивеевских сестер таким же примером иноческого благочестия, каким являлась прежде м. Пелагея. Конечно, непохожесть Пелагеи и Паши была чисто наружной. О каком-то духовном их различии не приходится говорить – в этом они просто-таки сестры-близнецы.

Паша, сама исполнявшая молитвенное правило с прилежанием даже большим, чем требовалось по уставу, того же требовала и от сестер. Если кто-то из насельниц не вставал в полночь на молитву, Паша непременно будила этих нерадивых монахинь. Вначале добром старалась поднять. А если те все-таки никак не просыпались, принималась так шуметь и браниться, что лучше уж было уступить ей, а не то до утра будет чудесить и все равно никому не даст спать. Точно так же она бдительно следила, чтобы сестры ежедневно бывали в церкви. Сама же юродивая иногда всю долгую монастырскую службу проводила на коленях.

Кроме молитв на богослужениях и других обязательных правил, Паша во всякое время читала непрестанную Иисусову молитву. Блаженная любила вязать и прясть. И когда она занималась этими рукоделиями, то непременно читала Иисусову. Поэтому ее изделия чрезвычайно ценились. Сестры делали затем из Пашиной пряжи подрясники, пояски, четки. Считалось, что они имеют особенную благодатную силу.

Любила Паша и кухарничать. Напечет, бывало, пирожков и булочек и всё до крохи раздаст сестрам.

Но наибольшую славу Паше Саровской принесло, конечно, не кулинарное дарование, равно как и не прядильное мастерство, прежде всего она прославилась как величайшая пророчица. О прозорливости Паши ходили легенды. К дивеевской монахине стали ездить из самого Петербурга! Она каждый день принимала столько посетителей, что ей некогда было читать свое обязательное монашеское молитвенное правило, за нее читала правило другая монахиня.

Однажды к ней в келью заглянул какой-то паломник. А этому человеку так понравилось в Сарове и в Дивееве, что он всерьез подумывал переселиться куда-нибудь сюда, поближе к святым местам. И вот он вошел в келью к блаженной, не успел еще произнести ни единого слова, а Паша ему и говорит: «Ну, что же, приезжай к нам в Саров, будем вместе грузди собирать и чулки вязать». «Собирать грузди» – в Пашином иносказании означало совершать земные поклоны, ну а «чулки вязать» – это уже нам известно – читать непрерывную Иисусову молитву.