Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

По свидетельству некоторых очевидцев, блаженная неоднократно ставила фотографию царя на поставец к образам и молилась на нее, как на икону: «Святый царственный мученик, моли Бога о нас!» До ритуальной казни в Ипатьевском доме еще были годы, а до прославления царственных мучеников – целый век!

К сожалению, царский визит к юродивой имел еще и довольно нежелательные для нее последствия: Паша Саровская стала в моде у петербургского света – всякие придворные дамы, фрейлины, далекие от православного благочестия, для которых она была, в сущности, развлечением, этакой «волшебницей», спиритом, вся эта столичная тусовка бросилась в Дивеево искать чудес, как бы сейчас сказали, адреналина.

Приезжал как-то к Паше и Распутин во главе делегации фрейлин. Но войти в келью к блаженной не посмел – ждал на крыльце, пока его дамы натешатся. Царскую наперсницу Вырубову, приехавшую однажды, келейницы даже и не пустили к матушке: Прасковья Ивановна вдруг забеспокоилась, растревожилась, схватила три палки, начала их связывать пояском в фашину и сама себе стала говорить: «Ивановна! Ивановна! А как будешь бить? – Да по рылу! Она весь дворец перевернула!»

Господь отпустил Прасковье Ивановне невиданный срок жизни – около ста двадцати лет. Незадолго перед ее смертью к блаженной опять приезжал добрый ее знакомый и верный почитатель С. А. Нилус. Он так описывает эту последнюю свою встречу с Пашей Саровской: «Когда мы вошли в комнату блаженной и я увидел ее, то прежде всего был поражен происшедшей во всей ее внешности переменой. Это уже не была прежняя Параскева Ивановна, это была ее тень, выходец с того света. Совершенно осунувшееся, когда-то полное, а теперь худое лицо, впалые щеки, огромные широко раскрытые, нездешние глаза, вылитые глаза святого равноапостольного князя Владимира в васнецовском изображении Киево-Владимирского собора: тот же его взгляд, устремленный как бы поверх мира в премирное пространство, к Престолу Божию, в зрение великих тайн Господних. Жутко было смотреть на нее и вместе радостно».

Умерла блаженная Прасковья Ивановна 22 сентября 1915 года. Она была похоронена за алтарем Троицкой церкви рядом с юродивыми Пелагеей Ивановной и Натальей Дмитриевной.

Вплоть до закрытия монастыря в 1927 году в келье Прасковьи Ивановны читалась неусыпаемая псалтирь, то есть непрерывная.

До самого закрытия монастыря в 1927 году могила Паши Саровской была очень почитаемой – к ней отовсюду шли паломники и постоянно служились панихиды. Но после закрытия обители кто-то распорядился могилы дивеевских блаженных уничтожить. Причем сделали это вызывающе цинично – аккурат на самых могилах был поставлен пивной ларек. Продавщица потом жаловалась, что не может работать: сидят напротив весь день три старушки на лавочке и глаз с нее не сводят, не говорят ничего, только сидят и смотрят. Это просто невыносимо! Продавщица не вытерпела такого испытания и отказалась от места. И вообще в этом киоске никто больше не захотел работать. Поэтому его вскоре убрали.

В 1990 году все три могилы были восстановлены. И теперь снова к Паше Саровской идут со всей России паломники и снова у ее могилы не прерывается молитва.

День памяти блаженной Параскевы Дивеевской отмечается 22 сентября (5 октября).

IV. ХХ век

Охранительный modus vivendi

После Октябрьской революции вся Русская православная церковь – клирики, причетники, просто верующие миряне – оказались в таком же приблизительно положении, в каком находились их древние единоверцы-диссиденты в эпоху господства в Риме языческих верований. И у тех, и у других выбор был одинаково небогатый: или отречься от веры, или оказаться брошенным к хищникам на растерзание.

Вот, например, лишь один из множества большевистских документов, свидетельствующий о положении Церкви в те годы. В марте 1922-го Ленин адресовал к членам политбюро ЦК РКП (б) записку, в которой, между прочим, говорилось: «…Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью… Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Не намного лучше, чем к духовенству, власть относилась и к простым мирянам. Любое самое невинное декларирование своей веры – икона в доме, крестик на шее, кулич и крашеные яйца в Светлое Воскресенье, крещение детей – было чревато конфликтом с режимом в лице каких-нибудь блюстителей нового язычества – общественниками, активистами, комсомольцами, партийцами, а то и с самими репрессивными органами. А если уж мирянин оказывался заподозренным в связях с «реакционным духовенством», то его ждала точно та же участь, что и «контрреволюционеров в рясе», – лагерь, пуля.