Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Иннокентий Гизель, говоря о Крещении, не преминул отметить, что Киевская митрополия с самого начала своего существования подчинялась константинопольским патриархам: «укрепившеся совершенно въ христианстве по обычаю и уставом греческим под властию духовной святейшаго константинополскаго патриарха вселенскаго крепко и неподвижно пребываютъ…»[349] Это еще раз подчеркивает отношение архимандрита к вопросу о переподчинении киевской митрополии московскому патриархату. Как уже было указано выше, Гизель был сторонником традиционной юрисдикции Константинопольского патриархата.

Также надо рассказать еще о двух исторических деятелях, чье отображение в «Синопсисе…» также обладает рядом специфических черт, отражавших, на наш взгляд, политические пристрастия автора. Речь идет о Владимире Мономахе и Дмитрии Донском.

В главах, посвященных Владимиру Мономаху, мы не найдем ни слова о его правлении. Единственным исключением является рассказ о походе Мономаха на Кафу, причем особый акцент был сделан на мужестве и силе князя. Победив своего врага, некоего «гетмана старосту Кафинского» в открытом бою, князь Владимир «наречесѧ Мономахъ Греческїй, еже толкуетьсѧ самоборец…»[350] Часть текста «Синопсиса…», посвященная этому киевскому князю, таким образом, повторяет предисловие, написанное Гизелем к книге «Мир с Богом человеку» в 1669 г.

Еще одной важнейшей особенностью повествования о князе Владимире Мономахе является адаптация московского текста «Сказания о князьях владимирских…» сделанная в главе «О семъ, ѽткуду Россїйскїи самодержци вѣнецъ царскїй на себѣ носити начаша…» Автор для составления этой легенды использовал как, собственно, текст «Сказания…» так и Густынскую летопись (см. таблицу стр. 130).

Таким образом, можно сказать, что автор «Синопсиса…» пользовался текстом «Сказания о князьях Владимирских» и фактически целиком включил текст грамоты византийского императора Алексея Комнина из Густынской летописи. Отметим, что в источниках, близких по времени и содержанию, текста письма Алексея Комнина нет. Складывается впечатление, что этот фальсификат, впервые упомянутый в Густынской летописи, был составлен в среде украинской книжности в начале XVII в.

Легенда о появлении шапки Мономаха, по версии автора «Синопсиса…», выглядит следующим образом. Ссылаясь на «древние летописцы русские», автор рассказывал о том, что «греческий кесарь» Алексей Комнин, испугавшись «великой силы русской», выслал киевскому князю Владимиру Всеволодовичу посольство во главе с эфесским митрополитом Неофитом. Вместе с посольством император отослал богатые дары: частицу животворящего Креста, драгоценное ожерелье и, что самое главное, венец, который он снял со своей головы. К дарам Алексей Комнин приложил уже цитируемое письмо. Ценность присланного императорского венца, по мнению автора «Синопсиса…» сложно было преувеличить, так как «ѽтселе великиї князь Владимиръ Мономахъ царь россиїскиї нарицается…»[351] И в Густынской летописи и в «Синопсисе…» подчеркивается преемственность между Владимиром Мономахом и московскими князьями через наследие шапки Мономаха: «Сим же вѣнцемъ Мономаховым и донынѣ царѣ Московские вѣнчаны бываютъ…»[352]

Интересно, что автор «Синопсиса…» вслед за составителем Густынской летописи отверг версию о передачи венца Мономаха непосредственно от императора Константина. В этом проявился критицизм автора по отношению к источникам: ссылаясь, в первую очередь, на Барония, Гизель отметил, что современником Мономаха был не Константин, а именно Алексей Комнин.

Тем не менее, адаптация в малороссийских исторических произведениях еще одной династической легенды, пришедшей из книжности Московской Руси, интересна сама по себе. Краеугольный камень московской идеологии правящей элиты, оправдывавший претензии московского правящего дома на «владимирово наследство», был принят в Киеве.

В третьем издании «Синопсиса…» появилось пространное повествование о Куликовской битве. Как уже было отмечено в историографии, оно представляет из себя пересказ московской исторической повести «Сказание о Мамаевом побоище» 4-й редакции[353]. Интересен тот факт, что «Сказание…» к этому времени было не только знакомо малороссийским книжникам, но и адаптировано ими. В частности, такой близкий соратник Гизеля как Феодосий Софонович пересказал «Сказание…» в своем сочинении «Книга о побоищи Мамая». При этом, как отмечают исследователи, «Книга…» Софоновича и текст о Куликовской битве, изложенный в «Синопсисе…», не имеют ничего общего[354]. Можно сказать, что мы имеем дело с приближенным к изначальному тексту пересказу, в котором использовался язык и терминология, близкая читателю XVII в.