Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Стоит, однако, отметить, что в Густынской летописи легенда о Мосохе даже в виде версии имеет довольно яркий оттенок, «славенский народ» не только происходил от Мосоха, но и изначально назывался «мосхинами» или Москвой[374]. Густынская летопись, таким образом, стала первым украинско-белорусским историческим произведением, в котором легенда о Мосохе была принята в качестве одной из возможных версий происхождения славян.

Если неизвестный автор Густынской летописи еще сомневался в «истинности» приведенной легенды, то Феодосий Софонович в своей «Хронике…» уже смело принял Мосоха в качестве предка всех славянских народов: «Руский народ от Ияфета, сына Ноева, ведет свое поколение и от его сына Мосоха, от которого первей мосохами албо мосхами называлися, бо по потопе, гды розделил Господь Бог языки во столпотворении, розышлися по всем свете сынов Ноевых потомки Симовы, особно Хамовы, особно сели Иафетовы потомки»[375].

В «Синопсисе…» мы находим ту же этногенетическую легенду, представленную, однако, в более развернутом виде. Это свидетельство является практически дословным пересказом соответствующего места «Хроники…» Стрыйковского, однако имеет ряд важных вставок, сделанных рукой Гизеля. Сравнение двух текстов представлено в таблице, приведенной ниже. Места, которые Иннокентий Гизель практически перенес в «Синопсис…» из «Хроники» Стрыйковского выделены жирным шрифтом. Курсивом отмечены вставки, выведенные пером автора.

Приведенный фрагмент иллюстрирует безусловно компилятивный метод, которым пользовался Иннокентий Гизель. Однако, наряду с прямым цитированием автор вставлял свои обобщения и панегирику, основные контуры которой уже знакомы нам по письмам архимандрита. В этом плане нельзя не согласиться с Пештичем, считавшим что, метод Иннокентия Гизеля нельзя считать исключительно «творческим вычитыванием», т. е. сокращенным пересказом[376]. И здесь важно отметить то, как бросается в глаза переделанная Гизелем этническая терминология. Вместо «Руси», «русаков» и «народа русского», которые постоянно употреблял Стрыйковский, у Гизеля мы находим «славенороссийский» и «православно-российский» народы, а также «руссы» и «россы». Архимандрит ввел в свое произведение этноним «московские славенороссийские народы», а также поставил особый акцент на том, что Мосох был прародителем всех славянских народов.

Примечания к таблице:

¹ Иннокентий (Гизель) Синопсис… С. 13–16.

² Stryjkowski M. Kronika… S. 92.

Отметим также следующий фрагмент: Иннокентий Гизель писал: «…ѽт Мосоха праѽтца Славенѽрѽссїйска, по наследїю егѽ, не токмо Москва нарѽдъ великїй, но и всѧ Русь или Рѽссїя вышереченнаѧ произыде…» В этой конструкции впервые в «Синопсисе…» прослеживается представление о Руси или России, состоящей из нескольких частей, одной из которых была Москва.

Вторая вставка Иннокентия Гизеля, несмотря на выраженный панегирический характер, содержит в себе несколько принципиальных моментов. Москва, как одна из русских столиц, возродила в «российском народе» «силу и славу», «пробудив» ото сна. Это удалось во многом благодаря силе и мужеству православных царей, возведших «самодержавное царствие» в «высочайшую степень». Этот пассаж красной нитью прошел сквозь все письменное наследие Гизеля: историческая роль московских царей заключалась в военном, политическом и духовном возрождении такой общности как российский народ.

Тем самым удивительнее выглядит факт, на который обратил внимание А. С. Мыльников. Московские православные книжники, будучи знакомы с версией о Мосохе как «прародителе» русских, сначала даже не поняли, как она может быть увязана с «этнической» историей Русского государства. Хронограф редакции 1512 г. пренебрег этой версией происхождения славян, а русские списки хроники Бельского со словами «Мезех, от которого Москва и все словаки» не понимают фразу и пишут Мезеха как «Пиезофа» или «и Мезофа», и лишь маргинальная глосса редактора их поправляет. Мыльникову казалось «странным, что именно в Москве, в кругах русских ученых книжников конструкция „Мосох-Москва“ не получила скорого признания»[377]. М. В. Дмитриев предполагает, что московские авторы просто не были восприимчивы к этногенетической интерпретации того, что есть «русский народ». Такая важная составляющая этнического сознания как легенда о происхождении, пускай и переданная по всем «средневековым» правилам через образ легендарного родоначальника, оказалась невостребованной в условиях отсутствия других этнических элементов идентичности у московских авторов.