Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

В упомянутой уже «Перестроге Украине» 1669 г. есть такой фрагмент: «Бо поляки, яко мудрие, завше москви и руси, яко неведомым правъ наветовых, ошукают, леда малымъ словом»[421] Перечисление двух народов «москвы» и «руси» мы встречаем и в других малороссийских исторических произведениях того времени — в первую очередь в различных казацких хрониках и летописях, о чем речь пойдет ниже. Стоит отметить, что этноним «москва» появляется в малороссийских исторических произведения примерно тогда же или чуть позднее, чем в польских, что дает возможность говорить о заимствовании. Так, например, в сочинении Стрыйковского, которое, бесспорно, оказало влияние как на «Синопсис…», так на Густынскую летопись и «Хронику…» Феодосия Софоновича, мы находим следующую картину взглядов на «москву» как на этнос. Говоря о событиях XV в., Стрыйковский несколько раз упоминал «москву» в качестве отдельного народа, однако, при этом, в свойственной ему манере ставит ее в один ряд с «вылынцами» и «смолянами»[422]. Несколько раз Стрыйковский говорил о «руси московской» как об отдельном народе («…roku 1433 Swidrigayło Bolesław brat Jagełow, maiąc na pomoc woysko Liflandskie, tatary y bardzo wiele Rusi Moskiewskiey, Twierskiey, Smolienskiey, Siewierskiey, Kijowskiey y Połockiey…» Ibid.) Великого князя Ивана III Стрыйковский называл «великим князем русским», и, рассказывая о его притензиях на Литовскую Русь, польский историк сообщил, что московский князь считал эту территорию своим достоянием «по праву предков», владевших «государствами русскими от Литвы и аж по Березину»[423]. Однако, уже начиная с повествования о московско-литовских войнах, Стрыйковский последовательно упоминал этноним «москва» и как бы «забыл» о том, что до этого говорил о «народе московском» как о руси. Так, например, в рассказе о взятии великим князем Василием III Смоленска мы встречаем следующие выражения: «Trasiło się to sławnie a wieczney pamięci godne zwycięstwo nad osmiadziesiąat tysięcy Moskwy…»; «…Smolnian tez wszystkich wywiodł do Moskwy y tam im imiona porozdawal w Moskiewskich wołosciach a Moskwie podawał imiona Smolenskie…»[424] Характерно при этом, что автор различает «москву» и даже смолян. Такое разделение характерно для польских исторических сочинений, повествующих о событиях начала XVI в. Как показал К. Ю. Ерусалимский, поляки различали, например, «москву» и новгородцев. Однако такое разделение со временем исчезает и для польских историков население Великого княжества Московского, а затем и Русского государства получает единое название «Москва». Например, в рассказе о крещении Руси, Стрыйковский вставил легенду о том, что в Новгороде на месте затопления идола Перуна, раз в год раздаются крики. По словам польского автора, он слышал эту легенду от «москвы», хотя, по всей видимости, речь идет о новгородцах.

В картине этнической географии, представленной в «Синопсисе…», мы также встречаем один общий этноним и следующие за ним названия более локальных групп: «Ибѽ тыѧ жде нарѽды славенорѽссїйскїи, по времени оумножающесѧ… еще и иными различными имены… Бѽлгары и волынцы ѽт реки Вѽлги, Муровлѧне ѽт реки Муравы или ѽт кнѧзѧ Мората, полочане ѽт рѣки Пѽлоты, дѽнцы ѽт Дѽну, Запорѽжцы ѽт Запорѽжѧ, кѽзаки ѽт славнагѽ древнегѽ нѣкоегѽ вѽжда прозвищем Кѽзака… древлѧне или полѣсѧне ѽт древесъ или ѽт лѣсѽвъ густыхъ. Полѧне или Полѧки ѽт Пѽль… Чехи ѽт Чеха, Лѧхи ѽт Леха… Мѽсква нарѽд ѽт Мосоха Праѽтца своегѽ и всѣхъ славенорѽссовъ…»[425] Отметим такую странность данного фрагмента: Гизель не делал различий между «славенороссийским народом» и, собственно, славянами. Даже более того, ко всем «россам» архимандрит с легкостью причислил татар, турок, печенегов (!), половцев и литовцев. Подобный синкретизм объясняется тем, что этот фрагмент, как и многие другие, Гизель перенес из сочинения Матвея Стрыйковского. В его «Хронике…» мы находим: «I potym drugie narody Ruskie Sławańskie po roznych sie krainach rospostarli y rosproszyli… iako Wolgarowie albo Bulgarowie y Wołyńcy od Wolgi, Morawcy od Morawy Rzeki, albo od Morata Xiążecia, połoczanie od Poloty rzeki etc. Czechowie od Czecha, Polacy od Pol aibo od Polanow narodow drugich ruskich…»[426] Приведенная цитата иллюстрирует такую особенность сочинения Стрыйковского (впоследствии «перекочевавшую» в «Синопсис…») как отождествление «русского» и «славянского». Приведем еще одно место из произведения польского историка: «Także Serbowie, Karwacy, Belanie, Pomorcycy i insze Sławianskiego ięzyka narody Ruskie…»[427]