Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Важным источником этничности в повествовании «Синопсиса…» стала совокупность взглядов на Русь и «русское», которую мы находим в сочинении Мацея Стрыйковского. Как было показано, здесь мы встречаем как минимум два прямых заимствования — а именно этноним «москва» и оборот «народы русские», а также косвенное влияние, в виде употребления словосочетания «народ славенороссийский». Одним словом, значение польской историографии на формирование этнических представлений украинской интеллектуальной элиты сложно переоценить. Это влияние выражалось не столько в содержании представлений о «русском», о прошлом «русского народа», сколько в самой форме повествования, заключающей в себе представление об этнической общности как об основном акторе исторического процесса.

Еще раз подчеркнем, что «православно-российский» народ как общность, объединенная единым происхождением («естеством»), языком, религией и даже некими общими чертами характера, рассматривается в «Синопсисе…» в развитии. Народ, о котором пишет Иннокентий Гизель, не был чем-то статичным и существовавшим в неизменном виде с момента появления, а проходил несколько основных этапов развития: сначала существовал славенороссийский народ, от которого в качестве некоего ответвления произошли «россы», затем, крестившись, россы стали уже «великим народом православно-российским». Таким образом, на страницах изучаемого источника мы находим этническую историю народа, с которым соотносил себя автор.

Глава VII. Особенности формирования идентичности московских книжников XVII в.: на пути к этницизации исторической памяти

Образование единого Русского государства в XV–XVI вв. отразилось в исторической и религиозной литературе того времени в виде рефлексии о месте страны в мире и историческом процессе. Речь идет о различных традициях, таких как «Москва — Третий Рим» или «Сказание о князьях владимирских», целью которых были поиск и объяснение статуса и исторической роли Русского государства и московской правящей династии. Эти книжные традиции подробно рассмотрены в историографии и продолжают активно изучаться[441]. В идеях, выраженных в нескольких циклах текстов исторического и религиозного содержания, было отражено осознание некоторой исключительности, основанной на том, что Россия оставалась единственным независимым православным государством в мире. Оживление отношений со Священной Римской империей, итальянскими городами и другими европейскими государствами демонстрировало, насколько поднялся международный статус Русского государства эпохи Ивана III и Василия III по сравнению с Московским княжеством середины XV в.[442].

Всё это, разумеется, выражалось в религиозных символах и воспринималось как проявление Божественной милости к людям, сохранившим после Флорентийской унии 1439 г. верность своим православным традициям. В перспективе это привело к некоторому изоляционизму: московские книжники стали с настороженностью относиться даже к греческим произведениям, которые до этого считались вполне традиционными источниками. С другой стороны, московские писатели были также лишены возможности использовать западноевропейские исторические сочинения[443]. Таким образом, книжная культура Русского государства развивалась сравнительно изолированно от основных тенденций европейской мысли XVI в. Следовательно, формирование в московской книжности представлений об исторической памяти и идентичности, отраженной в них, этого времени сильно отличались от аналогичных процессов, которые мы можем наблюдать в малороссийских текстах. Фактически, мы не можем встретить в московской исторической литературе и прочих источниках того времени свидетельств о наличии, собственно, этнических представлений у их авторов.

Так в летописной традиции XII–XIII вв. население русских земель — это «хрестьяны», которым противопоставляются «сынове Измаилеви», то есть волжские булгары и различные кочевникистепняки[444]. Противопоставление с мусульманами и язычниками на этнической основе в русских летописях отсутствует. В русском памятнике середины XIII в., «Слове о погибели Русскыя земли», католические народы «угры», «чахи» и «немцы» вместе с народами языческими и мусульманскими противопоставлены «крестьиянскому языку» и «крестианом» — населению Руси[445]. В. Водов отметил, что игумен Даниил, автор знаменитого «Хождения» XII в. в Святую Землю, находясь среди представителей других народов и «наций», молится за «русских» не как за «народ», а как за «христиан»[446].

Историография, посвященная изучению более позднего материала, только подтверждает, что подобные девиации в культуре Московской Руси продолжали существовать в XIV–XV вв.[447].