Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Говоря о планах Лжедмитрия совершить поход на Османскую империю, Авраамий Палицын «раскрывает» страшный замысел самозванца: «…готови турцы бышя к пролитию крови христианскиа…». Лжедмитрий хотел натравить крымского хана, чтобы он «…да изгубит христиан на велицех полях и не радуяся о победе на агарян, но ища, како бы предати тем всех православных христиан, Москву же наполнити поляки…»[465]. В этом маленьком отрывке мы видим, что население Русского государства — это просто «христиане», турки — «агаряне», что, безусловно, снова обращает нас к религиозной традиции. Мы здесь видим противопоставления турок, агарян и поляков «православным христианам».

Как и Иван Тимофеев, Палицын с конфессиональных позиций рассматривает раскол страны, наступивший, правда, уже после избрания царя Василия Шуйского: «И устроися Росиа вся в двоемыслие… Севера же конечне отчаашася братства христианского и приложишася к Польскому кралевству…»[466]; и снова они противопоставляются христианам: «и недомыслимаа в разуме тому лже-Христу и польским и литовским людем и всюду водящее и везде сохраняющее врагов христианских, литву и поляков…»[467]. Здесь впервые Палицын употребляет такой оборот, согласно которому, русские люди, перешедшие на сторону самозванца, стали «клятвопреступниками», посягнули на веру — «отчаялись».

Характерно также то, что в произведении Палицына «русские» люди и «православные христиане» — это синонимы: «Коль же жестоко сердце изменником беяше на свою братию православных христиан! Поляков убо и литвы сотни две или три. Руских же изменников десяторицею пред ними сугубо…»[468]. Авраамий Палицын называет армию Сапеги и Лисовского «литовским и русским воинством». Но «русские», находящиеся для автора на стороне осаждающих — это еретики, «богомерзкие», «прельщенные».

Разницу между «своими» и «не-своими» келарь проводил опять-таки по религиозной границе. Так, Сапега и Лисовский предлагали сдаться на милость «царя Дмитрия Ивановича» и «царицы Марины», в ответ воеводы Григорий Долгоруков и Алексей Голохвостов написали письмо, в котором говорилось: «Како же вечную оставити нам святую истинную свою православную христианскую веру греческаго закона и покоритися новым еретическим законам отпадшим христианския веры иже проклятии бышя…»[469]. Таким образом, в произведении Авраамия Палицына, как и в прочих, представленных здесь, авторы и деятели, которым эти сочинения были посвящены, вообще не используют этническую аргументацию.

Итак, подведем итоги нашему краткому обзору приведенных источников и сделаем некоторые выводы. Во-первых, во всех сочинениях мы находим единственное воображаемое сообщество, к которому, безусловно, причисляют себя их авторы, — это «православные христиане». Относили ли они к этому сообществу других православных (например, население Речи Посполитой, греков и пр.), мы не знаем, так как тематика представленных источников касается исключительно событий, произошедших в России. Во-вторых, все трагические явления, военные конфликты и раскол страны в правление Василия Шуйского патриархом Иовом, Иваном Тимофеевым, Авраамием Палицыным, авторами Нового летописца трактуются исключительно с религиозных позиций, как борьба против козней «нечестивых», «латынов», «эллинов» и «агарян». То, что эти термины в представлении московских книжников рубежа XVI–XVII вв. обозначали религиозные сообщества, не вызывает сомнений.

В-третьих, трудности вызывает определение самого термина, обозначающего этническую общность. По крайней мере, традиционные для польской, чешской и даже киевской книжных традиций термины «народ», «племя», «род» в изученных источниках используется совершенно в другом значении. Наиболее часто употребляемый термин «люди» по отношению к населению отдельных стран или областей содержит в себе, по всей видимости, территориальную смысловую привязку.

Наконец, сложности в поисках четких маркеров для обозначения собственного сообщества, а также для других народов, «нагромождение» соответствующей терминологии и определенный синкретизм в ее использовании, отражает, на наш взгляд процесс поиска четкого критерия для коллективной идентичности. Поддержка власти Василия Шуйского, борьба с польской армией, Второе Ополчение — основным субъектом в этих событиях выступало русское общество, а стало быть, термин «православные христиане» был слишком общим. В определенной степени носителями субъектности в наших источниках являются термины «земля» или «мир», однако изучение использования этого термина в русской книжности еще только предстоит.

Комплекс представлений о собственной идентичности, которые мы обнаруживаем в сочинениях московских авторов во многом соответствует аналогичному в произведениях белорусско-украинской исторической литературы того времени, составленных в более «демократических» слоях православного общества Речи Посполитой, далеких от образованного кружка киевского духовенства[470].