Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Как и Иван Тимофеев, Иов неоднократно называет лютераншведов «эллинами». Так, когда Федор Иванович выиграл войну, он повелел «Иванъград от нечестивых истребити и всяких Еллинских богомерзких гнусов повеле очистити…». Даже более того, по мнению Иова, там, где «быша Еллинские капища, тамо ныне божественные церкви, идеже быша скверныя службы, тамо ныне безкровныя жертвы; быша бесовския козни, тамо ныне богодухновенныя песни…»[457].

Таким образом, «этническая» карта в произведении первого московского патриарха, строго говоря, не является этнической. В Русское государство входили и окружали его разные «области» и «страны», населенные «нечестивыми» и «злочестивыми» «языками» и «людьми». Иов не применяет к ним никакой терминологии, которая могла отразить его представления об общем происхождении тех народов, их родстве, культуре и прочих компонентах, традиционно понимаемых как маркеры этничности.

В определенной степени такую картину подтверждает «Новый летописец», произведение, написанное в начале 30-х годов. XVII в. при дворе царя Михаила Федоровича. Авторы этого исторического нарратива так же, «путая» шведов с немцами и католиков с протестантами, обозначали шведские войска[458]. Так же авторы Нового летописца противопоставляли немцев «крестьянам», т. е. христианам[459].

Основным отличием населения разных стран для авторов Нового Летописца рубежа XVI–XVII вв., безусловно, была религия. Обычаи, народные традиции, языки, материальная культура — казалось, ничто из этого их не интересовало. «От царствующего града Москвы, — начинается Новый Летописец, — на восточную страну есть царство, рекомое Сибирское, в немже живяше царь Кучум, вера же их бусарманская Мааметову закону, а иные языцы кумиром служаху и идолом поклоняхуся…» [460].

Еще раз подчеркнем, что для изучаемого периода в московских источниках нет термина, обозначающего большое воображаемое сообщество, объединенное этническими критериями. Например, для западнославянской традиции такими терминами были «род», «племя» и «народ». В наших источниках эти слова встречаются довольно часто, однако их значение слишком отличается. Например, «род» и «племя» для московских авторов — это семья, ни о каком «русском» или «российском племени» речи не идет[461]. Более того, в отличие от источников, созданных в православной среде Речи Посполитой, в московской книжности изучаемого периода нельзя встретить словосочетания «русский народ». Вообще, термин «народ» в наших источниках практически всегда имеет значение «большое скопление людей»[462].

Для обозначения общности людей, объединенных территорией и названием, московские авторы использовали термин «люди» или «языки». Если первый термин всегда идет с прилагательным, относящим его к какой-либо территории (например, «немецкие», «болгарские», «сибирские люди» и т. д.), второй имеет более разнообразный контекст использования.

В произведениях, в которых так или иначе отражены события Смутного времени, существует одна характерная особенность. Ни в повествовании о причинах победы Лжедмитрия I и его свержении, ни в призывах к борьбе с польскими и шведскими интервентами, ни даже в оценках деятельности Второго ополчения о чаяниях русского народа как этнического субъекта нет ни слова. Население русского государства — это православные христиане, их враги — «латыняне», «эллины» и русские «воры», которых иногда авторы называют «вероотступниками» (хотя, надо отметить, что среди сторонников Лжедмитриев, А. Лисовского и П. Сапеги, выходцев из русских земель, сменивших религию, практически не было).

Характерен такой пассаж из Пескаревского летописца. Говоря о причинах свержения Лжедмитрия I автор писал: «А совершив, тотъчас велю костелы римские ставити, а во церквах руских не велю пети»[463]. Здесь характерно, что противопоставляются друг другу католический («римский») храм и «русский» то есть православный.

В Новом летописце так передаются мотивы, побудившие Козьму Минина начать организацию Второго ополчения: «Ото всех же градов во едином граде, рекомом в Нижнем Новогороде, те же нижегородцы, поревновав православной християнской вере, и не хотаху ввдети православной веры в латынстве…»[464].

Такая же система употребления различных маркеров идентичности присутствует и в известном «Сказании» Авраамия Палицына, ставшего участником обороны Троице-Сергиева монастыря войсками П. Сапеги и А. Лисовского.