Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Все эти шаги со стороны Брюховецкого были оправданы стремлением максимального сближения «Великороссии» и «Малороссии» и усилением «природной» власти московского царя. Приведем несколько цитат, взятых из разных документов Брюховецкого. В 1665 г. он писал в Москву: «…Полша дедичное панство себе над Малою Росиею почитает, и во многих листех за дедичных подданных украинских людей имянует; а Малая Росия крестом святым от святого предка вашего царского пресветлого величества, блаженной памяти от святого и равноапостолного царя Владимера, а не от короля Полского просветилась, от которого блаженного Владимирова корени вы великий государь, ваше царское пресветлое величество, истинный наследник…»[515]; «Кровавое и неусыпное радение и труд правой о целости отчины его царского пресветлого величества Малоросийские, котороя есть преддверием до Великоросии; а утеряв через неприслание на Украину ратных людей, тогда наизбытная бы в Росийской земли, сохрани Боже, война была»[516]. Наконец, в 1662 г. гетман писал в Москву: «нам не о гетманстве надобно стараться, только о князя Малороссийского от его царского величества, на которое желаю Федора Михайловича (Ртищева — Д. С.) имети, чтобы порядок лучший был и обереженье всякое, чтобы люд служилый был готов на встречу неприятелю…»[517] Безусловно, не стоит забывать о «подвижном» внешнеполитическом курсе гетмана Брюховецкого, которого сложно назвать искренним сторонником единения восточнославянских земель «под скипетром» Романовых, но приведенные цитаты имеют несколько важных оборотов. Вопервых, Великороссия для Брюховецкого — это тоже «Российская земля». Во-вторых, гетман использовал хорошо знакомую конструкцию, назвав Алексея Михайловича «потомком» князя Владимира. Интересно и то, что главным критерием принадлежности Малороссии «потомку» Владимира был назван факт «просвещения», то есть, принятия христианства.

Несмотря на то, что после бунта против воевод 1668 г., проект усиления царской администрации стал неактуальным, он иногда снова «всплывал» как возможный механизм, сдерживающий казацкий произвол по отношению к другому населению. Так, в 1670 г. нежинский протопоп Симеон Адамович сообщал, что в малороссийских городах: «весь народ кричит, плачет, не хотячи яко Израилтяня под Египецкою, так они под казацкою работою жити… сказывают все: за светом государевым живучи, десять лет того бы не ведали, что ныне за един год с казаками…»[518] Близки к этому проекту идеи, отраженные в «Перестроге Украине…», противопоставляющие царскую власть «своеволию» казачества[519].

Этноконфессиональное и политическое единство Малой и Великой Руси, провозглашенное на Переяславской раде и в различных посланиях украинских гетманов и представителей духовенства одновременно послужило основой для разногласий между царским правительством и его сторонниками и теми, кто придерживался договорной системы взаимоотношений. Принцип «подданства», сформулированный еще Богданом Хмельницким как служба и признание верховной власти московского царя при сохранении прочных основ автономии, совершенно иначе воспринимался царским правительством, считавшим его в качестве формы своей прямой власти. Автономные институты хоть и ограничивали прерогативы царской администрации, но совершенно не могли, с московской точки зрения, блокировать прямое вмешательство царя в украинские дела. Это взаимное «недопонимание» уже было изучено в исследовательской литературе[520].

В отличие от тех политических деятелей Украины, которые предлагали прямое воеводское управление, сторонники договорной модели отстаивали институты автономии, ограничивающие прерогативы царской администрации. С точки зрения отсутствия социально-экономического единства такое выстраивание отношений между украинской элитой и царской властью имело больше перспектив.

Договорной характер взаимоотношений, желательный для украинской стороны впервые проявился в требовании Хмельницкого по отношению к В. В. Бутурлину принести присягу за царя на Переяславской раде, что вызвало недоумение с московской стороны[521]. Стремление ограничить власть московских воевод высказывал Иван Выговский. Так же Яким Сомко, перешедший на сторону Москвы после заключения Слободищенского трактата гетмана Юрия Хмельницкого с Речью Посполитой, требовал, «чтоб пан воевода киевский в его полковничью власть не вступался и чтоб на казаков без воли и ведома полковничья нигде не порывал»[522].

Наиболее выпукло мотив договорных отношений прозвучал во время восстановления московской администрации после мятежа Брюховецкого в 1668 г.