Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

Однако, когда запорожский гетман выступал перед польским правительством или сеймом от лица «народа руського», не совсем ясно, какие именно сословия он имел в виду. Хотя речь идёт и о шляхте и о казачестве, «нижняя» социальная граница народа русского остаётся размытой. Ясно, что речь об элите православного населения украинских и белорусских земель. В прошении Войска Запорожского, поданном Яну Казимиру в феврале 1649 г. было обозначено: «Также и митрополит наш киевский чтобы имел место в сенате его королевской милости, чтобы у нас было, по крайней мере, три сенатора — от духовных митрополит, от светских — воевода и каштелян киевский»[546]. Мы видим, что речь идёт о политическом понимании термина «народ» как общности людей, обладающих правами и имеющих своих представителей в одном из «сеймовых сословий».

Несмотря на то, что Богдан Хмельницкий, по всей видимости, оставлял «поспольство» за пределами «народа русского», тем не менее, как подчеркивали ещё советские историки, гетман понимал, какое значение в Освободительной войне имело участие крестьян. В феврале 1649 г. представители польского сената во главе с Адамом Киселём потребовали, чтобы Хмельницкий не брал под протекцию простых хлопов, на что гетман со свойственной ему вспыльчивостью заявил: «Выбью народ русский из ляшской неволи. До этого я воевал за свою обиду, а теперь буду воевать за православную веру. А поможет мне в этом вся чернь по Люблин, по Краков. Я не отступлюсь от неё — потому, что это правая рука наша, чтобы вы, уничтожив хлопов, не бросились на казаков»[547]. Из цитаты ясно, что гетман разделял понятие «чернь» и «народ русский». Однако затем Хмельницкий добавил, что в его праве определять количество казаков в реестре: сколько людей захочет стать казаками, столько и будет[548].

Если сословные границы «народа» в представлении Хмельницкого и других гетманов остаются подвижными, основные политические свойства «народа» проступают довольно четко.

Отметим, что еще в «Протестации», оглашенной в 1621 г. киевским митрополитом Иовом Борецким от имени «всех людей духовных и светских шляхетского и мещанского сословий народа Русского» (сразу подчеркнем, что для Борецкого народ — это все сословия русского общества), указывалось на тот принципиальный аспект спора короля с его православными подданными, что право свободно исповедовать православную религию и обладать необходимой для использования этого права православной иерархией — это неотъемлемая часть прав и вольностей украинского и белорусского населения Речи Посполитой[549].

«Права и вольности», полученные «руськими» предками от князя Владимира Святославича, «благочестивых князей российских» и, затем польских королей в понимании Хмельницкого — залог лояльности «народа руського» по отношению к своим суверенам. Нарушение прав и вольностей, заработанных «рыцарскими» услугами — повод для поиска более сговорчивого покровителя. В июне 1652 г. гетман писал С. Лянцкоронскому: «Если бы в том ни было ласки его королевской милости, пана нашего милостивого и всей Речи Посполитой, точно случилось бы разлитие христианской крови с обеих сторон, а земле его королевской милости — разрушение, а мы, пострадавши от всего, вынуждены были искать себе другого пана»[550].

Очень созвучен этому такой мотив, который хорошо прослеживается в переписке гетмана с Москвой и разговорах с царскими посланниками. Желая привлечь Алексея Михайловича на свою сторону Хмельницкий всячески старался убедить его, что московский царь — это, в первую очередь, защитник православия и он, как их, православных людей, покровитель был обязан вступиться, так как: «как мы были подо властью королей ваших, и тогда вы святым божиим церквам и нашей христианской вере беспрестанно поругались и нас имели собак хуже. И мы за благословением божиим отныне и до скончания века подо властию королей ваших и в подданстве быти не хотим, а даст нам Господь Бог государя благочестиваго христианские веры»[551].

«Рыцарство» в представлении Хмельницкого, по всей видимости, не просто в праве вольно выбирать себе суверена, но и может служить одновременно двум покровителям. Так, будучи еще в польском подданстве, гетман неоднократно писал царю: «И его царскому величеству как были есмо верные слуги, и ныне прямо служити готовы»[552]. «…и нас под милость и оборону свою и всю Русь, ныне по милости Божии против ляхов совокупляючуся, возьми. А мы вси единостайне, сиречь, единодушно, готовы умирать за ваше царское величество, и с наинижайшими послугами нашими рыцерскими вашому царскому величеству покорно ся отдаем»[553]. Принадлежность к «рыцарскому сословию», таким образом, не ассоциировалось в сознании Хмельницкого со служением только одному государству — Речи Посполитой.