Надо отметить, что, по всей видимости, такое понимание отечества как Речи Посполитой было свойственно Выговскому и его окружению в свете шляхетского происхождения. Этот тезис доказывает то, что «Отчизна» в их представлении связана с понятием «общественного блага», то есть республики, социо-политическим выражением которого и была Речь Посполитая. Приведем несколько цитат: «Только то меня утешает некоторым образом, в моём тяжком несчастии, что сколько ни терплю, терплю, защищая честь величества вашей королевской милости, пана нашего милостивого, терплю, стараясь об общественном благе республики (publicum Rzptej promovendo bonum)»[684]
. В связи с этим, заключение Гадячского договора с Речью Посполитой рассматривалось Выговским как собственное возвращение в лоно своего Отечества. Подобную риторику, верноподданническую по отношению к королю и Речи Посполитой можно найти в письмах других сторонников бывшего гетмана, например, в раннее неизвестных листах Ивана Нечая[685]. О благе «całej Rzptej» писал и Ю. Хмельницкий осенью 1660 г[686].Важно также отметить определенное влияние польских образцов на «патриотическую» риторику, которую мы встречаем в письмах старшины. Так, Выговский в письме к магистрату Львова 1655 г. уговаривал сдаться войскам Хмельницкого, чтобы не допустить «разлития братской крови», а также говорил, что готов стараться ради «посполитого (то есть общего —
Здесь, по-видимому, следует сказать, что и Выговский и Нечай и другие считали себя носителями другой, шляхетской политической культуры, для которой было свойственно понимание Отчизны не просто в географическом плане — как территории Речи Посполитой, но и в политическом — как воплощение в шляхетской демократии прав и свобод «рыцарского сословия». Уже к концу 50-х гг. XVII в. такое понимание Родины для казачьей верхушки становится маргинальным.
Опора на «истинное» понимание интересов Отечества, в изучаемый период использовалась в среде малороссийской элиты в качестве важнейшего аргумента для обоснования различных, в первую очередь, политических действий. Оправдывая свои военные акции, направленные против врагов — будь то Речь Посполитая, Московское государство или же гетманы с другой стороны Днепра, казацкие лидеры активно использовали образ «упадлой Отчизны» для мобилизации своих сторонников и легитимации своих действий. Так, например, побывавший в 1653 г. в Москве посланник Хмельницкого Иван Искра говорил о решимости казаков: «сколько их мочи ни будет… против неприятелей своих… а
Определенные трудности с этой стороны вызывал переход из царского подданства к королю или турецкому султану. Выговский, Брюховецкий и их сторонники оказывались перед дилеммой: еще недавно, обосновывая свои соглашения с Москвой, в своих универсалах и письмах к полякам, они писали, что от Речи Посполитой они отвернулись «для поруганья благочестивой веры». Как же объяснить «малороссийскому народу» в таком случае переход от единоверного московского царя? С одной стороны, казачья верхушка шла по уже проторенной тропе — использовала лозунги религиозного характера времен Освободительной войны. Только в данном случае место «проклятой веры ляхов» занимала «Москва безбожная». С другой, был актуализирован образ Отчизны — Малой Руси, попавшей в «московскую работу».
После заключения Андрусовского перемирия 1667 г., вызвавшего на Украине волну негодования, гетман Брюховецкий писал в своём универсале жителям Новгорода-Северского: «понеже москали с ляхами на комиссии на том постановили и узаконили… чтоб Украйну