Русь, Малая Русь, Украина. Этническое и религиозное в сознании населения украинских земель эпохи Руины

«Княжество Малороссийское» стало настолько новой и непонятной для украинской элиты идеей. У нас есть только одно высказывание, дающее представление о том, как казацкое общество отреагировало на появление Хмельницкого и его проекта нового княжества. Запорожский кошевой И. Серко в недоумении написал гетман Ивану Самойловичу, что не знал, как поступить: «Хмельницкого наследника места гетманского разумения именовали князем над Украиной и удельное княжеством Украину приукрасить так, как и иные княжества волности не дав, такими как пред тем бывали при королях польских»[710]. Здесь Серко, во-первых, противопоставил принцип гетманской власти (которой обладал отец Юрия, Богдан Хмельницкий) Украинскому княжеству. Так же Серко, по-видимому, представлял себе «удельное» княжество как образование, обладавшее «декоративным суверенитетом».

Идея «Княжества Малороссийского» потеряла своё политическое значение после того, как Юрий Хмельницкий, фактически, полностью лишенный социальной поддержки, был отозван в Стамбул в 1683 г. Однако мысль о независимой Украине стала актуальной еще раз в виде одного из обвинений, прозвучавших в доносе, составленном казацкой старшиной на гетмана Самойловича: «… разсуждает способной имети приступок, когда ни есть к удельному в Малой России владению и таковым то знатным намерением и печать Юраса Хмельницкого при себе задержал, не отсылая к Великим Государем, на которой погоня Княжество Малороссийское изображено, тому Юрасу от Турского данное»[711].

Как в случае с Хмельницким, так и в случае с доносом на Самойловича, речь шла о некоем «удельном» княжестве. Такой эпитет иногда использовался для обозначения подконтрольных Османской империи Валашского и Молдавского княжеств. Речь о полном суверенитете, конечно же не шла. Более того, надо отметить, что «удельное княжество» Хмельницкого и «Княжество Русское» Гадячского договора — это не одно и то же. Если создатели Гадячской унии ориентировались на Великое княжество Литовское, то Юрий Хмельницкий — на Валахию и Молдавию.

Таким образом, в источниках мы сталкиваемся со следующими проектами возможного суверенитета: 1) притязания Богдана Хмельницкого на монархическую власть, высказанные им один раз; 2) Проект Княжества Русского как некоего политического аналога Великого княжества Литовского. Этот проект был по сути представлен единожды в Гадячском договоре; 3) Проект удельного «малороссийского» княжества, источником которого, по всей видимости, было правовое положение Валахии и Молдавии в составе Османской империи. Во всех трех случаях мы имеем дело с разными проектами. И, надо отметить, ни в одном из них идея независимого государства не ассоциировалась с «отчизной».

В этом отношении кажется более обоснованный подход «скептиков». Вопрос о существовании в сознании украинской элиты представления о независимой суверенной Гетманщине, в общем, безусловно, спорен. Б. Н. Флоря отметил, что различные источники, исходящие от населения украинских земель дают четкое представление об отсутствии в их сознании представления возможности собственного государства. Сложно говорить о прочной связке между Русью и Украиной, якобы существовавшей в сознании людей, живших в XVII в. — понятие «Украина-Русь», была, по-видимому, «изобретена» выдающимся украинским историком М. С. Грушевским в начале ХХ в. Таким образом, мы полностью разделяем точку зрения В. А. Артамонова, считающего, что «идея политической независимости гетманства („независимой и соборной казацкой Украины“) ошибочно опрокидывается украинскими историками из ХХ — XXI вв. в век восемнадцатый (и, добавим от себя — в семнадцатый — Д. С.)»[712] В связи с этим мы не можем согласиться с тезисом Таировой-Яковлевой, и не видим в том понимании «отчизны», которое складывается в среде казацкой старшины в 60–70 гг. XVII в. отражения этнических представлений.

Глава XIII. «Москва» и «москали» в представлениях украинской старшины в третьей четверти XVII в

Вспомним одну из особенностей этнических взглядов автора «Синопсиса…»: для этого произведения было характерно употребление этнонима «москва» в одном ряду с «русью» и другими народами Восточной Европы. При этом в том, что история Северо-Востока — это часть общерусской истории, а принадлежность населения Московского государства — часть «православно-российского» народа, Гизель, по всей видимости, не сомневался.

В источниках, исходящих от представителей старшины этноним «москва» и производные от него — «москали»[713], «московиты» и «народ московский» встречаются часто. Учитывая основной предмет этого исследования, вопросом первой важности будет, насколько можно говорить о «москве» как об этнониме, или, стояло ли в сознании старшины за «москвой» или «москалями» этническое содержание?[714]