Руссиш/Дойч. Семейная история

которые на русском языке звучали бы на порядок сочнее и колоритнее.

– Коль ты, Максим, уезжаешь на целых три дня в Баварию, то я тоже купила себе в турбюро двухдневную путёвку в Гамбург, – огорошила Полина мужа пред самым его отъездом. – Так что дан приказ тебе на запад, а мне в другую сторону…

– Ну, положим, не на запад, а на юг, – не понял юмора супруг, – а в твоём случае всё правильно – в другую сторону, то есть на север. Ну что же, желаю удачи. В Гамбурге есть что посмотреть. А как же Гоша?

– С Гошей Мария Фёдоровна погуляет. Я договорилась.

В субботу утром Мария Фёдоровна сладко спала и выйти на прогулку с очаровашкой Гошей пришлось Ермолаю Евграфовичу Появлению на пороге селижаровской квартиры знакомой фигуры собачка искренне обрадовалась, предчувствуя любимое гуляние. Но поводка нигде не было видно. Шерстюку пришлось зайти в спальню, дверь в которую была плотно закрыта. Около кровати действительно валялся поводок, а из-под одной подушки выглядывал листок белой бумаги.

Человеческое и профессиональное любопытство взяло верх. Он решил познакомиться с содержанием листочка. Текст, напечатанный, очевидно, на полининой Марусе, его крепко озадачил.

«Максим!

Прости, что я немного подпортила твою безоблачную жизнь и, возможно, идущую в гору дипломатическую карьеру. Надеюсь, что всё для тебя обойдётся без излишних треволнений.

Но пойми и меня, я так больше не могу. Я ухожу и очень прошу – не пытайся искать. У меня будет другое имя, и жить я собираюсь далеко от тебя.

Для развода моё присутствие, надеюсь, не потребуется. Покажи в ЗАГСе эту бумагу.

Обнимаю и желаю тебе всяческих успехов. Не сомневаюсь, что через десятка полтора лет станешь одним из самых уважаемых послов Советского Союза. Ты этого достоин.

Родителям когда-нибудь всё объясню сама, хотя понимания с их стороны ожидать не приходится.

Твоя бывшая».

Текст заканчивался прописной буквой С, переходившей в волнистую линию вроде синусоиды.

Пёс повизгивал, требуя свежего воздуха, а Шерстюк читал и перечитывал записку, пытаясь наиболее точно истолковать её содержание.

На часовой прогулке с радостным Гошей по дорожкам парка, в котором располагался жилой дом посольства, Ермолай Евграфыч раздумывал, что в принципе означало обнаруженное послание и что сулило оно конкретно ему и его семье. Стало быть, между дочерью генерала Долгорукого и Максимом вовсе не так безоблачно, как казалось всему посольству и Шерстюкам. Значит, Полинка решила бросить мужа, вернуться на родину. Значит, пожелала начать новую жизнь под новым именем отдельно от родителей. Такое возможно. Большинство взрослых детей сегодня хочет вырваться из-под опеки. Чай, век-то XX завершается. Другие времена, другие нравы. Про дочкины капризы насчёт «Аполинарии» или что-то в этом роде генерал сам как-то доверительно рассказывал своему старинному приятелю.

Выходит, перспективный молодой дипломат, будущий посол, согласно полининым предсказаниям, опять переходит в холостое состояние. Следовательно, появляется ещё один шанс для любимой доченьки Оленьки. Та никак не может выйти замуж и по возрасту приближается к самому опасному рубежу, после которого путь один – в старые девы.

Но как подвигнуть самого Максима на такой шаг? Ведь он, подлец, однажды уже воротил носом. Кроме того,

отбил Полинку, такое не забывается, от сыночка Игоря, который до сих пор мается в одиночестве. Нет, выскочке этому следует воздать должное! И воздастся по делам его!

А может быть, весь этот текст – это какие-то своеобразные игры между Полиной и Максимом? Нынешнюю молодёжь, право, не поймёшь. Но всё-таки на что-то шуточное, игровое сочинение сие вроде не смахивает. Тут-то и пришла в голову Ермолаю Евграфычу гениальная и сугубо профессиональная мысль.

По завершении прогулки со счастливой собачкой Шерстюк ещё с полчаса оставался в селижаровской квартире и, уходя, оставил на самом видном месте – на вешалке перед входом – листок белой бумаги. На нём красовался сварганенный и напечатанный им самим на полининой машинке текст.