Руссиш/Дойч. Семейная история

И вот однажды устроил Сталин своему другу по блату поездку на Селигер. Визит был вдупель засекреченным, так что про него до сих пор немногие знают. Гитлер находился здесь со своей любовницей, которую между прочим Ева Браун, то бишь фрау Коричневая, звали. Смекаете теперь, почему нацистов «коричневыми» величали? И обоих очаровала здешняя природа. Бавария, как выяснилось, и в подмётки Осташкову не годилась. Вот только пивом баварским здесь – увы и ах! – не пахло. Несколько ящиков, авторитетно сообщил историк-сказитель, пришлось доставлять с люфтваффе прямиком из Мюнхена.

Да и в придачу оказалось, что название озера Селигер переводилось на их родной немецкий как «блаженный», «счастливый» или «благословенный».

– Не верите? – вопрошал таксист. – Так я и сам не верил, пока сынишка в словарь не заглянул. Можете проверить, что означает по-русски немецкое слово «Seliger». Или вы по-ихнему не шпрехаете?

Гитлера, по словам водителя, глубоко растрогало название озера. И он, подлец, вроде как после завоевания России задумал построить именно здесь, а не, заметьте, в Крыму или Сочах, свою главную резиденцию плюс рядом пивоваренный заводик («Вот было б дело!»). Поэтому люфтваффе получили строжайший приказ Осташков не бомбить.

– Историю отечества знать надобно обязательно! – с гордостью провозгласил на прощание хобби-экскурсовод.

Номер в гостинице типа постоялый двор с видом на Селигер по стоимости вполне тягался с аналогами в германской глубинке, но во всём другом существенно от них отличался. Бачок в унитазе периодически давал течь, что предательски выдавала жёлтая полоска ржавчины. Полусерые полотенца и застиранное постельное бельё уже несколько лет просились на тряпки. Электричество временами вырубалось. В гардеробе не было ни одной вешалки. Чемоданы пришлось поставить прямо на туалетный столик перед мизерной величины телевизором.

Дождик вроде прекратился. Последовав развешанным повсюду призывам прокатиться по озеру, молодые арендовали катер и несколько часов любовались восхитительными пейзажами Селигера. Природа Маврикия поражала отчаянной красотой. Но здешние прелести тоже завораживали, хотя и по-своему.

Особенно сильное впечатление оставила жемчужина Селигера – возвращённая к церковной и светской жизни Нилова пустынь. Ассамблея соборов, церквей и храмов на равных конкурировала с отдельными кусочками златоглавой Москвы. Кристиан пытался – и не смог – представить, каким воспалённым разумом надо было обладать, чтобы малюсенький святой монастырский островок превратить в лагерь смерти для тысяч, в общем-то, совсем невиновных поляков.

Штурман – моторист, мужчина лет пятидесяти, пытался рассказать счастливую историю о том, почему война пощадила город. Поняв, что пойдёт речь об уже прослушанной версии про Гитлера и непостроенный пивной комбинат, Кристиан вежливо прервал добровольного рассказчика и попросил ввести его с женой в курс того, что сегодня происходит в Осташкове. Мужик как будто ждал этого вопроса и с нескрываемым удовольствием начал повествование о непростом житие-бытие в здешних краях.

Из его слов выходило, что жизнь в Осташкове протекает согласно всероссийским планам и графикам, разработанным в Кремле.

– Так уж и в Кремле? – засмеялись слушатели.

– Точно так. Вы, видать, иностранцы. Русские такой вопрос не задали бы, поскольку знают. В России, хоть она якобы и федеративная, всё управляется из одного места. Не из того, правда, про которое вы подумали. Но из того, кстати, временами тоже. Всё везде и всюду одного цвета и фасона. Если раньше, в советские времена, территории хоть как-то отличались друг от друга, то сейчас стрижка и бритьё везде одни и те же, только с поправкой на величину и значимость объекта.

Применительно к Осташкову, – утверждал ещё один ходячий путеводитель по местным достопримечательностям, – у партии и правительства планы и графики, к сожалению, неблагоприятные. Город тает на глазах. За четверть века население сократилось почти вдвое, с 28 до 15 тысяч. Примерно столько числилось на заре советской власти. Пару лет назад положение было ещё хуже. Дышал на ладан кожевенный завод, и думалось, что городу каюк окончательный.

Но потом, по словам моториста, кожевенник вроде как чуток воспрянул. На нём, где нынче работают почти полторы тысячи человек, город и держится. В остальном такая же коррупция и произвол, нищета и бесправие, унижение человеческого достоинства, отсутствие рабочих мест, ветхое жильё, раздолбанные дороги, разворовывание бюджетных средств, подпольная торговля ещё не до конца разбазаренной землёй в качестве главного источника обогащения местной элиты, несправедливые или откровенно подкупные судебные решения, существование непредусмотренной конституцией второй ветви исполнительной власти в лице неких криминальных «отцов-крышевателей» города и многое другое. Одним словом, типичные русские беды – дураки и дороги.

А бытие, процитировал лектор классиков, определяет сознание. Люди расписались в своей беспомощности что-

то изменить. По норкам в основном прячутся и высовываться не желают. Свыклись!