Ждать пришлось долго, почти до обеда, но в итоге терпение и выдержка были вознаграждены. Две ящерицы: жирные, большие, – если поднять за голову, то хвост болтается у локтя, – повисли на поясе охотника. Тускло отсвечивала морщинистая, потрескавшаяся кожа. Теперь быстрее к берлоге. Там, в леднике, устроенном Славкой с помощью баллона жидкой углекислоты, он положит добычу, и все – ящерки никуда не денутся до вечера. И это хорошо, потому что тушенки осталось всего две банки.
Добрался без приключений. По пути не забыл заглянуть в овраг, где стояли капканы на пустынных крыс. Пусто. Жаль, лето перевалило на вторую половину. За ним короткая осень и зима, самое мерзкое в пустыне время года. Это всякий знает, даже под Куполом – лишний раз не выезжают. И потому нужны лисьи шкуры. Старые совсем истрепались…
В пищу мясо крысы непригодно – ядовитое, но вот хвост этой твари очень полезен. Юрка отрубал хвосты, высушивал и обдирал. Получалось пять продолговатых хрящиков длиной с полпальца, которые нужно растереть в порошок. Порошок растворял в воде, в ней потом вымачивал лапку ящерки. Просушивал, и готова приманка для пустынной лисицы.
Ящерицы их любимое лакомство, и пропитку они не чуют. Лапка, приправленная порошком из одного хрящика, вызывает у лисицы крепкий сон часа на четыре, а то и все шесть. А с двух хрящиков – смерть. Поэтому на ближних подступах к берлоге Юрка раскладывал отраву послабее, а на дальних – посильнее. Только так и можно добыть лисицу: ни поймать ее, ни подстрелить из духового ружья не удается.
Сейчас капканы на крыс были пусты. Правда, имелись у Юрки в запасе пять хрящиков, но это на особый случай. Планировал он охоту за поселком, на границе леса. Корчевщики говорили, лисиц там видимо-невидимо, только сыпь отравленные лапки. Вот и задумал Юрка на следующей неделе сходить в поход. Жаль, хрящиков осталось мало.
Пока добрался, пока насобирал жесткого, как проволока, вереска для костра, начало смеркаться. А там и Славка притопал: длинный, с выгоревшими растрепанными вихрами, торчащими во все стороны наподобие диковинной шапки, загорелый. Даже зимой загар этот не проходил, не исчезал насовсем. Так напитывало брата за лето горячее пустынное солнце. Притопал и с размаху опустился на самодельную лавку у входа в берлогу.
– Ну что, мало́й, добыча есть? – усмехнулся устало.
– Две ящерки, – степенно ответил Юрка.
– Нормально, – кивнул брат. – Тушенку приберечь надо. На зиму. И ящериц навялить. Ну да ты и сам все знаешь – кто у нас главный кок? Завтра «апостолы» прилетят, а я тоже с прибытком. Будет, что на мену выставить…
С этими словами он снял с плеча сумку, с которой не расставался в своих походах, и вытащил тряпицу. Развернул: орден Гордого орла Конфедерации, разлапистая шестилучевая звезда с изображением хищной птицы и скрещенными мечами. Два луча слегка погнулись, эмаль кое-где облупилась, но в целом выглядел орден вполне сносно.
«Апостолы» обожают такие штучки. Говорят, коллекционеры под Куполом дают за этот хлам хорошие деньги, детям же пустыни за Гордого орла перепадут две-три банки тушенки. Если очень поторговаться и если пограничник будет в настроении – четыре. И это неплохо, за медальки и нагрудные значки конфедератов и бойцов Независимой Армии дают по баночке, и все. Жаль только, находить даже значки Славке удается все реже…
Но оказалось, это не все. Следом за Орлом брат с довольным видом извлек из своей сумки шлем капитана Независимых. Островерхий, с жесткими прутьями, чудом сохранившимися от истлевшего плюмажа, но зато с хорошо различимой эмблемой: пылающий факел в мускулистой руке на фоне восходящего солнца. Это было действительно удачей – за шлем могли отвалить и тушенки, и консервированного молока, и даже плитку мармелада в придачу. Синтетического, конечно, но все-таки мармелада.
Помнится, Юрка как-то сказал старшому – мол, не надо брать сладости. Мол, обойдутся они без этих глупостей, лучше тушенки взять больше. Или хлеба в вакууме. Но Славка заглянул в глаза и ткнул в бок жестким пальцем: ничего, ответил, мармелад тоже нужен. Хотя сам сладкое никогда не любил. Даже когда были живы папа и мама…
Славка повертел находку в руках, дал полюбоваться Юрке. Потом установил шлем рядом с собой на лавку и принялся крутить самокрутку из того, что корчевщики называли табаком и меняли на лисьи шкуры или тушенку. Но глаза брата были устремлены на восток. Туда, где все ярче разгорался – разноцветьем огней в сгущающихся сумерках – Купол.
Вид гигантского сооружения завораживал. Он заслонял полнеба и полгоризонта. Будто сказочный волшебник надул ради потехи громадный мыльный пузырь и тот опустился посреди выжженной, мертвой и бесплодной пустыни – веселенький, радужный, с как бы чуть дрожащими, зыбкими стенками. Хрупкими и ненадежными – подойди, ткни прутиком, и он лопнет, оставив на серой, спекшейся, изувеченной войной земле влажный след…