Старый Дарио долго молчал. Творцы высшей череды рождались в империи не чаще чем раз в столетие. Их творения были бессмертны и заучивались потомками наизусть.
– Этого варвара надо разыскать и умертвить, – прохрипел наместник наконец. – Как можно скорее и чего бы это ни стоило. Я уже немолод, мой ум потерял былую живость. Я отдаю вам главенство: возьмите это на себя, творец. Прикажите бросить на поиски все силы.
Тао поклонился и двинулся на выход. Творческим даром в той или иной мере был наделен каждый, кому посчастливилось родиться в империи. Дар развивали с младенчества. Творить обучали в яслях, потом в школах, самых способных – в университетах и академиях. Таким образом, сложить творение мог всякий. Но большинство владело лишь обычным, разговорным стилем, простым и потому называемым прозой. Творить ритмическим, рифмованным слогом умели немногие. И лишь очень немногие умели так, что под их властью оказывалась сама сущность мира, сама история. Именно они, творцы первой и высшей черед, затевали и выигрывали войны, меняли местами времена года, останавливали землетрясения, осушали реки, воздвигали города.
У варваров творческий дар отсутствовал или находился в примитивном, зачаточном состоянии. Но он, именно он всегда был и оставался наиважнейшей угрозой империи, поскольку даже в отлученных от грамоты и письма, забитых, бесправных племенах иногда появлялся самородок. Таких надлежало уничтожать. Немедленно – прежде чем дар успевал набрать полную силу.
Творец четвертой череды Алео разыскал Тао за час до полудня.
– У меня для вас новости, – поклонился он. – Во-первых, беглый кузнец далеко не ушел. Он пробирался в восточные кварталы, но напоролся на конный разъезд. Творец третьей череды Брао обездвижил варвара стихотворным экспромтом. Во-вторых, у него есть брат по имени Илай, он исчез, дом кузнеца пуст. Этот Илай наверняка именно тот, кого мы ищем. Есть еще и в-третьих, творец… Их сестра, та, что была с вами ночью, она…
– Что «она»?
– Бросилась с дворцовой башни на мостовую, творец. Расшиблась насмерть.
Собрав волю, Тао подавил в себе жалость. Необходимо было действовать, переживания и угрызения совести отошли на второй план.
– Где кузнец сейчас? – процедил Тао.
– В конюшенном деннике, связанный по рукам и ногам. Его охраняет десяток воинов.
Кровь бросилась Тао в лицо.
– Ступайте на конюшни, – бросил он. – Заколите его. Затем объявите во всеуслышание, что завтра на рассвете кузнеца вместе с сестрой казнят. Так, чтобы каждая собака в городе об этом знала. И приведите мне местного толмача. Понятно ли вам? Поспешите!
Заря едва занялась, не успев еще оттеснить ночь и смести с небосвода звезды. Порабощенный город еще не пробудился от сна. Еще не поднялись с постелей каменщики, гончары, трубочисты, стекольщики, оружейники и ткачи. Не звенели бидонами молочницы. Не распахнули входные двери трактирщики. Купцы не открыли мясные и скобяные лавки. Город спал, но люди лихие, души свои ни в грош не ставящие, были уже на ногах.
Они вернулись с ночного промысла, но разойтись по притонам на этот раз не спешили. Творцы затеяли публичную казнь – зрелище, которое пропустить невозможно, и поэтому к Королевской площади стекались сейчас бродяги и нищие, пропойцы и беглые каторжане, ночные воры и гулящие девки.
Со-чинитель Илай пробился через окружившую площадь толпу и встал в первом ряду. Смесь злости, ненависти и силы переполняла его. Вчерашней ошибки он не допустит. Брата и сестру он вырвет из рук палачей лично, и горе тому, кто встанет у него на пути. Сочинения сложены, на Илае невидимые доспехи, пробить которые не сможет ни один творец. Трое уже пытались – клинками и боевыми топорами с коней в кривом тупиковом переулке. Двоим Илай позволил сбежать, тело третьего стынет сейчас среди мусора, грязи и нечистот.
Со-чинитель не хочет больше проливать кровь. Он не рожден для войны и смертоубийства. Он заберет семью и уведет ее с этой проклятой земли. В горы, что застилают небо на северном горизонте. Или в степь, что лежит за южными болотами. Или в богатые дичью западные леса.
Солнце расправилось, наконец, с темнотой и шарахнуло по лобному месту первыми, нежаркими еще лучами. Под улюлюканье толпы парадные двери дворца распахнулись. Сейчас из них выберется процессия палачей, и…
Солнце слепило глаза, и Илай не сразу понял, что вместо процессии с дворцового крыльца косолапо спускается на мощенную гранитом площадь всего один человек. Илай успел удивиться, узнав в нем толмача-грамотея Эшмая. Больше Илай не успел ничего, потому что грамотей развернул бумажный лист и стал читать. Громко и против обыкновения связно, как текст, заученный наизусть.
– Пять тысяч золотых за голову Илая, сына кузнеца Алфея с улицы Поденщиков. Пять тысяч тому, кто доставит его живым или мертвым!
В этот миг Илай отчетливо понял, что уже мертв. Творцы были бессильны против сочиненной им защиты. Но защиты от своих у него не было. Сочинять ее Илай и в мыслях не держал.
– Вот он, – надсадно заорали за спиной. – Я первый его узнал, он мой!