– Ты уяснил? – прошипел ему на ухо мужчина с ножом, вздергивая за воротник дорогого пальто. – Уяснил, сучий ты сын, проклятый безбожник, что нанес личное оскорбление Цифроургу, бесконечному в своей мощи и милости?!
Новый удар хлыста пришелся в лицо Пиготиона, и он с непрошеным отчуждением осознал, что если полицейские не поспешат, цифротиане линчуют его прямо здесь – на пороге собственной океанской сцены, где все еще шло представление.
– Покарать нечестивца! – взвизгнул кто-то над ухом режиссера, добавив тому пинка в бедро. – Судить его!
– Стойте! – наконец прохрипел молодой человек, с усилием оставаясь на ногах и срывая с головы переполненный кокон. Воздух вокруг него сразу наполнился желчным эфиром гневных писем и проклятий. – Кто дал вам право судить меня?! Только Цифроург может управлять течением напряжений, взвешивать и выносить приговоры! Но если я богохульник, где сейчас небесный гнев того, кто обращает мысль в твердую цифру?!
Толпа тут же взревела на десятки голосов:
– Ах ты, паскудник!
– Да как он смеет?!
– Пусть кается!
Женщина с кнутом немедля оказалась рядом, удавкой набрасывая оружие на горло Пиготиона. Она хищно усмехалась, а в глазах ее плясал такой фанатизм, что укол страха наконец-таки пробил оболочку невозмутимости режиссера. Под второй локоть «святотатца» ухватил крепкий мужчина с обнаженным «Парадоксом».
– Вы никто Цифроургу! – проклиная себя за злые и столь опасные для жизни слова, выплюнул драматург в лицо женщине. – Вы лишь прикрываетесь его именем, чтобы удерживать власть…
– Мы – общество, гаденыш! – прошипела та, неистово мотая головой. – Мы – уменьшенная модель государственности, нации и всего города. Мы мораль и совесть общества! А еще мы и есть
Пиготион в отчаянии застонал, безуспешно рванулся из захвата. И обнаружил, что платформы с телохранителями окончательно оттерты, а полицейские транспорты пробарражировали значительно ниже…
– Мы тебя перенастроим! – с почти интимным жаром пообещал ему плечистый мужчина, сверкая выпученными глазами. – И тогда ты сам поймешь, как был грешен пред лицом общества…
Режиссер вскрикнул. Хотел предупредить про варварство, недопустимое в их просвещенный век. Про нелепость примитивного насилия и необходимость взвешенной дискуссии. Про опасную средневековую ярость, которую нужно сдерживать, чтобы общество не откатилось к пещерным временам…
Но не успел, потому что в левый бок его оболочки на полную длину вонзился «Парадокс», и Пиготион испытал дичайшую боль, о существовании которой даже не подозревал…
В сознании вспыхнули яркие звезды.
А затем его сущность утянули, будто срочное письмо в инфоточину, и молодой человек…
…Сорвал с висков мягкий обруч имитациона.
– Это было жестко… – пробормотал Пигот-Танго, убирая устройство в рюкзак.
Под ногами двоих парней раскинулась хрупкая бездна ночного Галактиополиса – сверкающая миллиардами огней, гудящая и неспокойная паутина, над которой засели двое отчаянных взломщиков.
Апракс-Сигма, терпеливо дожидавшийся окончания симуляции, звонко хохотнул и перебрался поближе к другу. Шел он по узкой железной ферме, опасно балансируя и покачивая разведенными в стороны руками.
– В который раз поражаюсь, Пи, на кой ляд тебе сдались эти симуляции? – поразился он, расстегивая легкий шлем и потирая взопревшую щеку. – Хочешь время скоротать, лучше бы в игры гонял, куда больше толку…
– Не скажи, братишка. – Нахмурившись, Пигот помотал головой. Поджал губы, раздумывая, как бы убедить напарника в ценности используемого имитациона. – Игры никогда не поставят перед тобой таких заковыристых морально-этических вопросов… В старину с этой целью писались книги, теперь – симы.