Я слышу глухой тягучий всплеск. В животе холодеет: с таким звуком трясина забирает добычу. Но нет, чувствую, схватилась. Тяжело, гладкий посох скользит в руках. Крепко держит добычу топь, но я не сдаюсь, тяну. Ногтями впиваюсь в разбухшее от воды дерево. Врешь, не возьмешь, отдай, тварь, мое! С тяжким вздохом выпустила трясина легкое тело. Перебираю руками, добираюсь до тонких пальцев, мертвой птичьей хваткой вцепившихся в посох. Ощупываю острые локотки, узкие плечи. Голова девушки болтается безжизненно, но сердце стучит: жива. Ледяной волной накатывает облегчение, перед незрячими глазами плывут яркие оранжево-синие круги. Но нет, я не имею права упасть без чувств! Стаскиваю с себя одежду, выжимаю досуха. Неуклюже раздеваю ее. Боже, до чего холодно ее тело! Неужели умерла? Прикладываю ладонь к губам, чувствую щекотное дыхание. Выжимаю платье. Одеть девушку мне, слепому, не по силам. Я и зрячий бы вряд ли справился, Савелий такому не учил. Костер разжечь нечем, изучать остров в сердце трясины нет сил. Согреть ее своим телом? Комариный звон знаменует закат. Кое-как, не вдевая руки в рукава, я натягиваю на девушку сырое платье, одеваюсь сам. Ложусь рядом с ней прямо на землю. Мы оба после борьбы с болотом – без сил. Обнимаю, прижимаю к себе, чтобы согреть, и проваливаюсь в сон.
Я просыпаюсь от звука кашля. Островок трясется, настолько он невелик. Комары над нами потрудились на славу, мои слепые глаза заплыли от укусов.
– Не смотри на меня, я страшная, – говорит девушка.
Похоже, она тоже проснулась от собственного кашля.
– Это нам повезло, что ты в простое болото попала. В Адовой топи комаров нет.
Похоже, солнце не скоро разгонит сырой смрадный туман над нашими головами.
– Спасибо, что спас. Меня зовут Анна…
Ее снова бьет кашель.
– Я – Юрий.
– Не знаешь, дружинники моего отца отбились от волков? Я такого ужаса никогда не видела.
– Нет.
– Никто не спасся?
– Никто.
Анна всхлипывает, потом рыдает. Видно, она из тех девушек, которых полагается утешать, но я не двигаюсь с места. Я не умею.
Она успокаивается сама, встает, делает несколько легких шагов и говорит:
– Ой батюшки, да ты никак слепой!
Вместо ответа мой живот громко урчит от голода. Что тут говорить? Заметила – молодец.
– И ты меня нашел?! – не унимается Анна.
Я не хочу говорить о своей слепоте.
– Нам еще обратно сегодня идти. Сейчас рассветет. Постарайся найти место, где я на берег выбрался, там начало тропы.
– Уже рассвело.
– Прежде чем назад пойдем, расскажи, что там случилось?
– Дядя мой Михаил, князь Холмский, умер в тюрьме московского князя Ивана Третьего. И тогда отец мой, тоже Иван, тоже Холмский, решил уйти на Запад, к князю литовскому. Какой-то боярин местный встречал нас.
Я киваю.
– Роман Ильинич.
– Да, такой старый, со щеками…
Теперь я точно знаю, что Анна – моя ровесница. Радуюсь.
– Мы стали на ночь табором, я проснулась до ветру выйти. Кругом одни мужики, стесняюсь я их. Было тихо, и караульный меня выпустил наружу, но чтобы до ближайшего куста. В лесу было тихо, светила луна. Я зашла немного дальше, и тут откуда ни возьмись появились огромные волки. Не издавая ни звука, они прыгали через телеги. Один через меня перепрыгнул, я чуть со страху не умерла. А потом начался кошмар. Сеча, крики, рычание, люди, волки. Вдруг вижу, медведь огроменный. Перелез внутрь табора, на задние лапы встал и как заревет!
– Видать, это и есть Хозяин леса. Наше местное чудовище. Только я думал, что он волк.
– Он у волков главный. Тут я бежать решилась. Через болото по кочкам добралась до озера, поплыла, а на берег выбраться не могу. К кустам подплыла, уцепилась за ветку, дна ногами коснулась, а оно начало меня засасывать! Еле уцепилась. Так целый день провисела. Думала, смерть моя близко, все молитвы вспомнила. Мати защитница небесная мне тебя послала, спаситель мой.
Она всхлипывает, я нащупываю ее плечо, осторожно глажу. Девушка не реагирует, плачет навзрыд.
– Что? Что с тобой?
– Батюшка мой… Сгинул… И не увижу его никогда больше…
Анна тыкается мне мокрым лицом в плечо и рыдает молча. Я обнимаю ее, на мои глаза тоже наворачиваются слезы. Полгода назад я сам прошел этой дорогой и знаю, как нелегко смириться, что никогда больше не увидишь родного человека. Мы плачем вместе, девушка всхлипывает и иногда лепечет что-то бессвязное. Мне хочется побыстрее услышать, как тоска в ее голосе сменится жалостью к самой себе. Тогда появится шанс оборвать плач. Савелий этому не учил, но я знаю. По себе знаю.
– Ну что ты! Что ты? Ты молода, здорова, спаслась из такой беды, надейся на лучшее! А отец… и твой, и мой, они за нас ангелов небесных молить будут. И мы справимся! Поверь!
Анна трет ладошкой лицо и спрашивает:
– А что твой отец?
– Король польский казнил осенью.
Она не спрашивает, за что, а хватает мою руку и торопливо целует в ладонь.
– Спасибочки тебе.
– Ниче. Бывает!
Мне не хочется отнимать руку.
– А что теперь?
– К себе домой тебя поведу. Я с дядькой живу. Он хороший, не бойся.