Для меня это повод спустится ниже, мне не хочется разговаривать про любовь. Сосок я ласкаю ртом, второй – пальцами. Анна дышит так, словно вот-вот потеряет сознание. А я нахожу еще одну родинку у пупка. Здесь кожа настолько гладкая, что так не бывает! Еще ниже появляется шелковый пушок. И новый запах. Девушка высвобождает руку, чтобы отпихнуть мою голову. Я ловлю ртом ее пальцы, тонкие запястья. Они такие маленькие, что, наверное, прозрачные. Эх, будь у меня зрение! На правой руке у нее золотая цепочка, подаренная отцом, я прохожусь под цепочкой языком. Сил спихнуть меня у Анны не хватает, а я достаточно силен, чтобы развести ее ноги плечами так, что она не может их свести. Вялая борьба прекращается, когда я касаюсь ресницами тонкой кожи под пупком, дразню ее так же, как любит делать она. Анна сдается и подставляется моему рту сама. Ее лодыжки такие тонкие, что я пробую сомкнуть пальцы вокруг них. Одна нога взмывает вверх, и я могу поцеловать икру, а вот и вторая. Я выпускаю обе ноги, которые немедленно охватывают мои бедра, теряю равновесие и наваливаюсь на Анну. Она отзывается стоном.
– Моя!
– Кхе-кхе-кхе, – деликатно покашливают у шалаша.
Я нагой вываливаюсь навстречу отцу Даниилу. Видимо, он приветствует меня кивком головы, забывая, что я слеп.
– Любо мне, милки, как вы здесь живете.
– Чем? – удивляюсь я.
– Что девку, князь, ты не стал портить, а лежите рядышком. Прямо как Тристан и Изольда.
Я густо краснею, мы потеряли счет времени, сколько уже живем в шалаше. Месяц? Или больше?
– Обвенчай нас, отче!
– Как? Прямо здесь? Сейчас?
Я слышу смех Савелия.
– Савелий?! Ты нашел нас!
– Ну без батюшки не нашел бы.
– Располагайтесь! – приглашаю я и широко развожу руками. – Сейчас Анна выйдет, согреет нам поесть.
– Все? Жениться раздумал? – веселится Савелий.
Дядька дразнится, у него хорошее настроение.
– Да не, не раздумал, мы любим друг друга. Чего тянуть? – Я тру лицо обеими руками, и спохватываюсь. – Анна Иоанновна – сирота!
– Мм!
– Сейчас нельзя, – встревает отец Даниил. – На Семена приходите.
Я одеваюсь на ощупь, но уверенно. Мы усаживаемся на поваленный ствол. Появляется Анна, здоровается.
– Ладная… – Дядька чуть не поперхнулся простым словом. – Правда, что княжна?
– Правда, – пищит Анна.
Я делюсь с гостями хлебом, спрашиваю:
– Как нашли нас?
– Спроси лучше, зачем?
Батюшка чавкает, глотает жадно. Оголодал, поди.
– Потом спрошу. Сперва ответьте, как? Наверняка вы не одни нас ищете.
– Многие вас ищут, – уклоняется от ответа дядька.
– Это не Савелий, а я вас нашел, он только лесом покороче провел, – хвастается батюшка. – Да несложно вас найти. Зазноба твоя черноголовая – раз, серебром московским за хлеб платит в Усвятах, где отродясь монет таких не видали, – два. А три – вода. На болоте не так много островов с ключами. Сам посуди, долго ли искать пришлось.
Мы молча едим грибную похлебку с хлебом.
– Савелий, а как ты себя чувствуешь? Выздоровел?
– С Божьей помощью! – отвечает за дядьку батюшка и обращается уже к нему: – Можа, это тебя укусила на болоте тварь божия, ядовитая?
– Ага. А жиды в Витебске помогли лекарствами. От твари божьей, – отвечает Савелий, встает и с хрустом потягивается.
– Все! Здоров я! До другого раза! Пойду осмотрюсь окрест.
– Ильиничи и тебя искали, отец Даниил, – говорю я тихо.
Мне приятно толковать со своим духовным отцом по-взрослому.
– Искали, да не нашли. Скит я тут недалече построил. Богу молюсь.
– Сам? Скит? – удивляется Анна.
Она слушает наш разговор и заодно набрасывает мне на плечи холстину.
– Мир не без добрых людей. Селяне окрестные помогают мне. Со мной молятся. И ты, княже, тоже приходи.
– А не боишься? Что сдадут тебя?
– А чего мне бояться? Ближе к Богу стану…
– А меня зачем искал?
– Ты забыл, что князь?
Голос батюшки становится тверже.
– Не забыл, – отвечаю и вскакиваю, как ужаленный той самой тварью божьей.
– А пошто людишек своих бросил? Меж двух огней они теперь, – спокойно продолжает батюшка.
– Рассказывай, – прошу я и возвращаюсь на бревно.
– Что тут рассказывать? Волки совсем распустились, скотину поедом жрут. Селяне на поля выходить боятся, межи пустеют. Людишки к замкам жмутся, а замки твой батька худые строил. Тесно там.
– К каким замкам? – спрашиваю вдруг севшим голосом.
Я чувствую на своем плече руку Анны, сжимаю ее.
– Езерище ближайший. Кто-то далече уходит, в Жижецк.
– Езерище – это великокняжеский домен.
– Угу, бегут твои людишки к тому, кто сильнее.
– А с другой?
– Че с другой? – замешкался старик.
– С другой стороны.
– А-а-а! Малой Ильинич житья не дает. Веру католицкую заставляет принимать. Гонца за гонцом в Вильню шлет. Хочет земли твои присвоить, мол, сгинул ты.
Отец Даниил с кряхтением поднимается.
– Сам он где? В Дречи-Луках?
– Да, – встревает в разговор воротившийся Савелий. – Пока там. Мы, если братьев твоих вызволять хотим, спешить должны. Зимой война возобновится, вся шляхта местная именитая по зову короля в Торопце соберется.
– Супрац московитов. Ой, что деется? Русские люди и там и тут друг дружке кровушку пускаюц. Тьфу!