Мы лежим и ждем. Рассвело, но в дыму солнца не видно. Воздуха не хватает. Иногда кажется, что мы вот-вот задохнемся, но порыв ветра приносит глоток свежести. Я удивляюсь выносливости девушки: она не плачет и не жалуется, просто лежит рядом. Мне то и дело хочется вскочить и бежать спасаться. Умом я понимаю, что некуда. Сначала должно сгореть все, что может гореть.
Наконец Анна тянет меня за собой. Снова обливает водой, и мы бежим по головешкам, добавляя боли и без того обожженным ногам. Карабкаемся на вал, выбираемся на стену. Клубы дыма иногда попадают и сюда, но здесь можно по-настоящему дышать. Из моих незрячих глаз катятся слезы.
– Гляди! Живы! – слышу голос внизу.
– Кто там? – шепчу я Анне.
– Люди разбирают хаты, ближайшие к замку.
– Искр боятся, – поясняю я. – А болтает кто такой спокойный?
– Зевака! Не все работают.
Мы слышим вопль. Дверь в Вежу все-таки загорелась, следом за ней полыхнули ступени и перекрытия. Башня превратилась в трубу. Не позавидуешь тем, кто укрылся внутри.
– Княже, – зовет запыхавшийся голос снизу.
– Нам лестницу подают, – поясняет Анна.
Она помогает мне повернуться спиной и нащупать ногой ступеньку. Неуклюже мы спускаемся, потом нас подхватывают, помогают спуститься с кручи вала. Нас окружают бабы, дают насухо вытереться, попить, какую-то одежду.
– Анна, нам надо бежать! Пока люди Яна не спохватились.
Она увлекает меня куда-то, но я понимаю, что она не знает дороги, и мы мечемся без толку.
– Да, Юрий Митрич, ты вправду опасен! – раздается спокойный и, как всегда, уверенный голос Анджея.
Снова я не услышал его шагов.
– Кто это? – спрашивает Анна испуганно.
– Анджей Одинцовский, шляхтич, – представляю я его Анне и спрашиваю уже у него: – Ты сегодня кто? Друг или враг?
– Сегодня друг! – смеется он и сует мне в руку повод лошади. – Уходите на север. Не думал, что ты устроишь такую суматоху!
– Помоги из города выйти.
– Не серчай на меня, князь, я, как из Вежи выбрался… – Анджей многозначительно замолкает, а потом продолжает: – Дворец уже горел, я и решил, что всем конец. Если не сгорели, то задохнулись. А ты вон каков. И сам вылез, и панночку вызволил.
Не могу я понять без глаз, серьезен он или нет?
– Анна Иоанновна, держитесь этой улицы и попадете на нужную околицу.
Он помогает нам сесть на неоседланную лошадь, девушка спереди, я сзади.
– А я вернусь. Я ж главный на тушении пожара! Вот вам, возьмите.
Он снова смеется, а я слышу глухой звон монет в кошеле, который Анна прячет за пазуху.
Вот странный Анджей человек. Почему явился в последний момент? И собирался ли он нам помогать? Нашел ли казну Холмского? Не сказал, а наверняка нашел! Друг он или враг? Или и нашим, и вашим?
Анна толкает лошадь пятками, и мы едем навстречу неизвестности.
– Ой, студеная вода в ключе!
Несмотря на жару, Анна кутается в одеяло. Оно намокает, и девушка ложится рядом со мной. Прижимается обнаженной спиной, находит ступнями мою голень, греет ножки. Я послушно поворачиваюсь на бок, прижимаюсь, так, чтобы повторить каждый изгиб ее тела своим, зарываюсь носом в волосы. У Анны особый запах, ни у кого такого нет. А спросить «почему?» как-то неловко. Я прикасаюсь губами к крошечной выпуклости на затылке – у Анны там родинка. Ей щекотно, она хихикает и поворачивается ко мне лицом. Я наугад тыкаюсь языком – ухо, верхняя кромка очень плотная. Девушка снова хихикает и переворачивается на спину – согрелась. Она касается ресницами моей щеки, взмахивает раз, другой, я возбуждаюсь, дыхание прерывается. Я целую ее. У Анны еле заметный пушок над верхней губой, она вздрагивает, приоткрывает рот. Я немедленно припадаю ко рту губами. Она отвечает на поцелуй настолько долго, насколько хватает ее дыхания. Я соскальзываю к шее. Широкие движения языка – мне хочется выпить ее. Тонко бьется жилка на ключице. Маленькие груди торчат строго вперед, часто вздымаются. Я зарываюсь носом в ложбинку. Здесь Анна пахнет иначе. И тут у нее снова родинка, которую так приятно потрогать языком.
– Как я тебя люблю, Юра! – шепчет она и зажимает свою руку ногами, прячет в промежности.