Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Сколько дорогих воспоминаний! Но главное не запланировали: художника из Витебска не пустили в родной Витебск, ради чего он готов был отказаться от любого запланированного мероприятия и всех вместе взятых. Более неуклюжего поступка нельзя было придумать. И все-таки придумали! К встрече с Витебском готовился, ждал ее, мечтал о ней: «Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не разговаривал с твоими облаками, не опирался на твои заборы. Как грустный странник я только нес все годы твое дыхание на своих картинах. Так беседовал с тобой и как во сне видел»²⁰⁷. И все-таки не довелось ни побеседовать, ни увидеть.

Он был ошеломлен, подавлен. Правда, в интервью сказал об этом вскользь, сославшись на свое здоровье: «Я решил отказаться от поездки в Витебск, потому что, как говорят, сильное эмоциональное волнение опасно для людей моего возраста».

Ничего бы он так не решил. Власти решили за него. Из гуманных соображений. Да наплевать им было на его здоровье. Что повлияет эмоционально сильнее – разрешение на поездку в Витебск или отказ? Разве в этом дело? Дался ему этот Витебск! Зачем туда ездить? Искать старые витебские дворы и закоулки? Синагогу? Родительский дом? Сарай, где дядя по ночам играл на скрипке? Где все это? Ау! Хватит ему впечатления от посещения Большого театра. Обойдется. Дали понять, что Витебск вообще закрыт для иностранцев. Имеются военные объекты. Так что извините.

Марк Шагал. («Вы сделаете меня знаменитым…») Сен-Поль-де-Ванс. 1974. Фото В. Абукова

На прощание Шагал подарил мне монографию о своем творчестве. На титульном листе написал: «Сен-Поль-де-Ванс». Будете во Франции, приезжайте. Сен-Поль – открытый город для всех. К нам можно».

Я улыбнулся невеселой шутке Шагала и про себя подумал: дорогой Марк Захарович, до Сен-Поля мне добраться не легче, чем вам до Витебска.

Прошел год. Я был на Каннском фестивале. От Канна до Сен-Поля полсотни километров. Но надо доехать. Туда – обратно. Как бы дешево это ни стоило, моих фантастических суточных не хватит. Помог Володя.

В Канне я познакомился с владельцем маленького фотоателье «Пляж» Владимиром Абуковым, просто Володей, как он просил его называть. Выходец из России, он был влюблен в свою родную Евпаторию. Канны ей в подметки не годятся. И не спорь, пожалуйста. Я согласен с Маяковским: «Очень жаль мне тех, которые не бывали в Евпатории». Когда-то Володя считался в Канне фотообъективом № 1. Снимал всех кинозвезд. Но его время ушло. Теперь сидел в своей фотолаборатории за разноцветной занавеской из бамбуковых палочек, проявлял и печатал любительские снимки или подрабатывал на берегу, фотографируя девочек в бикини и пожилые семейные пары. О былой славе напоминала фотовитрина «Пляжа». Там блистали Софи Лорен, Лоллобриджида, Клаудия Кардинале… Я соблазнил Володю съездить на его «пежо» в Сен-Поль. Прибавишь портрет Шагала. Володя с сомнением покачал головой: «Кому интересен старик? Позвал бы лучше сфотографировать Брижит Бардо». Поехал по дружбе. Бескорыстно, пообещав, что снимок не стыдно будет показать в Москве. Обещание сдержал, действительно прислал мне превосходный портрет Шагала с его собственноручной подписью: «Как видишь, уговорами от меня можно многого добиться». Voila!

На развилке дорог, при въезде в город мы увидели яркий щит: «Внимание! Ни шума, ни скорости. Зеленая зона Сен-Поля». Тихий, зеленый Сен-Поль с его неширокими улочками и маленькой центральной площадью, откуда открывался вид на Приморские Альпы, с его увитыми диким виноградом домиками, в точности походил на другие живописные городки, мимо которых мы проезжали. Художникам тут, должно быть, хорошо работалось. В этих местах в разное время жили Ренуар и Матисс, Леже и Пикассо.

Шагал встречает нас в просторном, светлом кабинете. Большое, чуть не в половину стены окно выходит в сад. Солнце тепло и, кажется, по-особому щедро освещает и этот белый дом под красной черепицей, и комнаты с запахами цветов из сада, и причудливые шагаловские мозаики. И картины, картины…

Володя, неожиданно воодушевившись, начинает неутомимо щелкать фотоаппаратом, отбегает, приближается, присаживается на корточки, подняв аппарат высоко над головой.

– Вы сделаете меня сегодня знаменитым, – смеется Шагал.

Разговор заходит о поездке в Москву. Ее подробности еще свежи в памяти. Шагал хотел бы вернуться. Специально. Написать несколько картин о родине на родине. Может быть, их когда-нибудь выставят вместе с самыми ранними. Они ведь почти все у вас. Спрашиваю, помнит ли он свои ранние работы.

– Еще бы! Помню лучше, чем вы можете себе представить. Помню и свою каморку. В девятнадцатом году писал там ночи напролет. Знаете, это все-таки было легче, чем лечь в постель, присыпанную снегом. Впрочем, старался зря. К утру бедные мои листы желтели от сырости. Помню свои декорации для спектаклей еврейского театра. Помню, конечно, ранние картины, те, что в России. Среди них несколько самых дорогих моему сердцу.

Он делает паузу и задает вопрос, которого я ждал и опасался: