– Почему все-таки на моей родине не показывают мои картины? Почему о них не пишут? Нельзя? Не разрешают? Или не могут писать, потому что ничего невозможно увидеть?
Пока я собираюсь с духом, жена Шагала Валентина Григорьевна приходит на помощь:
– Марк, ну зачем ты портишь настроение хорошему человеку?
Но Шагал и не требует ответа. Он высказал наболевшее, свою горечь и обиду. И сам заговорил о другом:
– «Господин Шагал, – часто говорят мои посетители, – вы любите рисовать полеты». Люблю. Когда в хорошем настроении. Когда легко на душе, но часто я лечу от преследующих меня ночных кошмаров. Выразить себя, состояние своей души мне помогают не только люди – деревья, животные. Помогает женщина с охапкой цветов, помогает чистый белый цвет сирени. Он кажется мне цветом счастья. Во время войны я жил в Америке. Ехал с неохотой. Думал, что буду там делать?
Есть ли в Нью-Йорке трава, деревья? Его козы, которые играют на скрипке? Его голубые лошади и зеленые коровы, которые летают над Витебском и в Париже над Эйфелевой башней?
В соседней с кабинетом комнате висит автопортрет художника с ослом. Добрая и печальная морда занимает на холсте равноправное место с головой художника и даже чуточку теснит. Быть может, этот автопортрет символизирует любовь художника к «малым сим». Старые мастера часто писали заказные портреты и автопортреты в обществе любимых псов и породистых скакунов. Простой домашний скот разве не заслужил такой чести? Это его детство.
Валентина Григорьевна говорит, что дед Шагала был торговцем скотом. Мальчик пропадал в его доме. С тех пор научился любить, жалеть и понимать разную скотину. Вот на этом полотне, вероятно, изображен дед. Человек в картузе погоняет запряженную в телегу кобылу с раздутым брюхом. В ее чреве лежит еще не родившийся жеребенок. А в повозке корова, которую везут на убой. Женщина, идущая за телегой с ягненком на плечах, – бабушка208
.– Гены, – шутит Шагал. – Хотите отыскать гены. Не знаю, возможно, и так. Я плохой комментатор своих картин. Живопись не литература. Никогда заранее не могу придумать ни одного сюжета. Пикассо говорил: «У Шагала в голове ангел». Когда беру в руки краски, просто немножечко мечтаю и немножечко вспоминаю. А критики мне потом объясняют, о чем я мечтал, что вспоминал. Свой Витебск? Он живет во мне восемьдесят лет. Скоро девяносто. И с этим ничего не поделаешь. В этом мое счастье и несчастье. Даже перспективу моих картин вижу из окон родительского дома на Второй Покровской улице. Так она тогда называлась. Теперь Товарища Дзержинского.
Над письменным столом Шагала – большая картина в красноватых тонах. Панорама города, тоже, наверное, увиденная из окна на Второй Покровской. Теснятся бедные, покосившиеся домишки. Человек в правом углу картины протягивает букет цветов своему городу. В левом – с любовью склоняется перед ним босоногий отрок с палитрой и кистью в руке. А третья фигура, в глубине картины, с золотистым ореолом вокруг головы, как бы вдохновляет и благословляет художника. Сказочное шагаловское соединение фольклора с реальностью, фантастики и действительности209
.Шагал говорит:
– Иногда молодые художники приносят мне свои работы. Они думают, я обрадуюсь, найдя в их картинах сходство с моими. Но это не так. Что толку в слепом подражании? Можно очень ловко скопировать внешние приемы, перенять их. И не больше. У каждого художника есть свое, самое заветное, им одним пережитое, неповторимое. А кто, скажите, сможет повторить неповторимое, душу творчества, то, что не видел, не пережил, не знал? Кто за меня передаст самое «мое», все, что могу передать я? У меня свои краски, свой состав крови, унаследованный от матери, и незачем пытаться воссоздавать все это искусственным путем.
Шагал выходит со мной на веранду. Зеленая лужайка перед домом окаймлена густым лесопарком. Белеют стволы берез. Теперь я знаю: белый цвет березы – любимый цвет художника. На краю лужайки в тени каштана стоит белый камень. Его поверхность Шагал расписал и украсил мозаикой. Мальчонка-пастушок или, может быть, какой-нибудь мелкий сельский божок, присев на корточки, свистит в дудочку. Это подарок Шагала Валентине Григорьевне, Ваве, в день ее рождения.
– Все, что я знаю, – говорит Шагал, – художнику, чтобы работать, надо любить. Я люблю зверей, цветы, люблю людей, люблю родину, которая почему-то меня не принимает… Люблю свою жену. Если каждый день смотришь в ее глаза, все у тебя будет хорошо.
Когда мы усаживались в машину, Шагал полюбопытствовал:
– Зачем вам понадобилось столько фотографий? Что вы будете делать с ними без интервью? У вас его не напечатают.
– Не знаю. Не знаю. Тогда я был гостем Москвы. Об этикете заботились.