Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Трудно, почти невозможно распутать сложный шагаловский клубок, сотканный из яви, видений, снов. Этот необычайный талант заполнил весь XX век. Вместе с Пикассо – своим другом и поклонником – Шагал обновил художественное восприятие человечества.

Он жил рядом с нами, но зарекомендовал себя художником завтрашнего дня.

Г.А. Анисимов

В июне 1973 года Марк Захарович Шагал, отложив дела, приехал на Родину после полувекового отсутствия. В Третьяковке к его приезду была устроена выставка его произведений. Попасть на вернисаж было не просто. Людей набилось столько, что все стояли плотно друг к другу – в тесноте, духоте, едва не теряя сознания. Так велика была жажда непосредственного общения с великим мастером, и так жгуче всем хотелось выразить благодарственное почтение прославленному маэстро, что неудобства вроде бы и не замечались.

Вдруг вся людская масса ринулась в сторону, откуда должен был появиться художник. Власть толпы, железного потока, когда ты становишься щепкой, всем известна. Мне захотелось выбраться куда-нибудь на свободное место, что в конце концов удалось. Я стал подыматься по лестнице на второй этаж и вдруг увидел Марка Шагала, спускающегося по этой же лестнице в окружении чиновной свиты.

Шагал и тут остался верен себе: непредсказуемость его действий и поступков, как и его неожиданные картины, всегда поражало. Видимо, в последнюю секунду он пошел не туда, где его ждали, а выбрал свою дорогу. Сопровождающие едва поспевали за ним.

Он шел один, несколько отрешенный от происходящего. На лице его сияла улыбка довольства, голова была чуть склонена вперед, шел он быстро, уверенным шагом, словно предвкушая радость от своего внезапного появления.

– Здравствуйте, Марк Захарович! – неожиданно для самого себя громко выпалил я. – С приездом!

К моему удивлению, Шагал резко остановился, протянул мне руку: «Спасибо, милый, спасибо!» И пошел дальше вниз по лестнице.

Лицо у Шагала было гладкое, открытое, освещенное чистым светом нравственного благородства.

Мне рассказывали, что энтузиасты-ученые из Новосибирска хотели устроить у себя в научном городке выставку произведений Марка Шагала, списались с ним²¹⁷. Художник горячо откликнулся и обещал подарить Новосибирску четыреста своих работ. Но власти наотрез отказали ученым на том основании, что такой подарок непомерно дорого обойдется государству, – не то страховочные, не то пошлину нужно выплачивать Франции. Как будто любому непосвященному было невдомек, что стоимость одной картины великого художника с головой покроет любые расходы по доставке работ в Новосибирск. Конечно, дело было совсем не в дорожных расходах.

Шагал всю жизнь считал, что искусство – это состояние души, а душа у всех двуногих во всех точках Земли свята. И еще он говорил, что жизнь – это очевидное чудо. Что мы являемся частью этой жизни и с возрастом переходим из одной формы жизни в другую. Своей душой, считал Шагал, может быть, подсознательно человек связан с миром, находится в гармонии с ним.

Я не могу поручиться за других – за чувство человеческого достоинства, гармоничность, порядочность, на которые в наше время постоянно покушаются (куда там за других! С самим собой нужно вести борьбу), но за Марка Шагала поручиться можно с чистым сердцем. Такого явления в русском искусстве за всю его историю не было. И уже не будет. Он уехал из России навсегда. И постоянно ощущал нутряную связь с ней, считая себя русским художником, хотя его относили к разряду французских мастеров. Может ли быть живопись понятием абстрактным, исповедующим коллективную точку зрения? Или это дело сугубо индивидуальное, субъективное? На спорах об этих материях столько было сломано копий! Но Марк Шагал предпочитал кистью доказывать свою эстетическую правоту – и преуспел в этом. Он принимал участие в выставках «Ослиный хвост» и «Мишень» в 1912–1913 годах и участвовал в экспозициях Салона

Независимых и Осеннего в Париже. «Я понял, что нет пророка в своем Отечестве», – с горечью писал Шагал в книге «Моя жизнь».

К живописи Шагал относился всегда как к главному делу жизни. Это было серьезно, не раз обдумано, а потому в 1907 поду Шагал, которому было 20 лет, оказался в Петербурге, полный надежд и стремительного желания добиться своего. Против него стояла незыблемая государственная машина, которая запрещала еврею не только учиться, но и жить в столице без «вида на жительство».

Мы знаем, что воля человека сильней любой бумажки. Шагал доказал, что благородная цель наделяет человека сверхъестественной силой: Шагал остался в Петербурге вопреки всем правилам и законам. Он учится в школе при обществе поощрения художеств. Сам Николай Рерих – директор школы – принимает в нем участие, помогает, поддерживает. Шагал переходит в школу Званцевой, где преподают Добужинский и Бакст. Начинаются для молодого живописца счастливые времена профессионального становления, когда жадно впитываются знания, опыт, традиции.