И люба бысть речь сия царице, и всем вельможем, и всему народу Казанскому. И семи словесы совещашася и болша сих, и поидоста отъ царицы болшия вельможи, уланове и князи, и мурзы Казанския, в Свияжский гардъ ко царю Шихаллею и къ воеводамъ. Пришедше къ нимъ, и вдаша имъ дары светлы, и начаша имъ тихо глаголати о смирении и от всего сердца своего нелестно молить царя Шихаллея, яко да идеть къ нимъ на царство ничто же сумняяся: "Молим тя, глаголаху: "волный царю, и клянемся вамъ, воеводамъ великимъ, всемъ, не погубите насъ до конца, рабъ своих, но приимите смирение наше и покорение; великий градъ нашъ и вся земля державы его предъ вами есть и ваша будетъ; у насъ же на царстве несть ныне царя и того ради меже нами бываетъ мятежь великъ и межусобица и нестроение земное. Ты же, аще помилуеши насъ, царю, все зло наше забудеши и не помянеши древния обиды своея, не мстиши намъ, и царицу нашу возмешь за собя, то все царство наше со всеми повинно ти будетъ и не сопротивно!".
Царь же, советовавъ съ воеводами (яко же и наказавъ имъ самодержец во единой мысли жити), и о себе ничто же творити, и приять смирение Казанцев, и няся быти у нихъ царемъ на Казани и царицу поняти. И приезжаху Казанцы на взговоръ по 15 день, и пироваху и веселяхуся у царя и воеводъ; уложися царь съ Казанцы между собою мир вековечный. И приехавъ въ Казань велможи возвестиша царице все, яко мир со царемъ совершенъ, прияше и царство предаша ему: "И тебе хощет поняти".
.
Она жа, аки на радости велице, посла ко царю некия дары честны и царское некое брашно и питие смертно устроивъ; онъ же повеле поискусити, часть малу дати псу съести, (питие) же излити: песь же, брашна того языкомъ своим лизнувъ; и ра(з)торже его на кусы. Другоицы же приела къ нему срачицу, делавъ рукама своима; царь же дастъ ей носити служащему своему, на смерть осуженному: отрокъ же, егда воздеже на себе срачицу, и въ томъ часе паде на землю, торгаяся, вопия, и умре, яко всемъ ту бывшемъ, видевъ сие, устрашитися.
Царь же изветъ сотвори о ней Казанцемъ, глаголя, яко: "По вашему научению сотвори мне сия царица!". Они же кляхуся, неведуще сего, и даше ему волю, яко хоще съ нею.
И за сие зло разгневался на ню царь, и яти цар(иц)ю къ Москве посла, яко прелютую злодеицу, и со младым лвовищичемъ, сыномъ ея, и со все царскою казною ихъ.
Казанцы же, сведаша извесно о ней, не сташа со царемъ в-преки, что царь слово свое и клятву свою преступи, - но и подустиша, и волю ему даша извести царица невозбранно изъ Казани, яко да не все царство погибнет единые ради жены; глаголаху, яко: "Составляемъ миръ и любовь, и какъ бы скорее скорби и печали минута, она же воздвизаше брань и мятежь, в правду сего изгнания достойна есть!".
<...>
.
Егда ведоме быти царице изъ Казани, тогда посла по ню царь великого воеводу Московскаго, князя Михаила <ошибка, надо Петра> Сребрянаго и 3000 вооруженныхъ вой съ нимъ, 1000 огненыхъ стрелцовъ. Воевода же, вшедъ во градъ, взя царицу и со царевичемъ ея, яко смирну птицу некую въ незде съ единымъ малымъ птенцемъ ея, въ полатах ея и въ пресветлыхъ светлицахъ, не трепещуще же ей, ни биющеся, и со всеми любимыми рабынями, великородныхъ женами, и отроковицами, жившеми съ нею въ палатехъ: не ведав царице взятия своего; аще бы ведала, то сама ся бы убила.
Вшедши же къ ней воевода съ велможами Казанскими въ полату, одеянъ во златую одежу, и ставше предъ нею, и снемше златыи венець со главы своея, рекше къ ней слово тихо и честно: "Поймана еси, волная царице Казанская, великимъ Богомъ нашимъ Исусъ Христомъ, (им же) царствуютъ на земли вси царие, служаще ему, царие и князя и власти содержатъ до воли его, и богатии величаютца, и силнии похваляютца, и храбрствуютъ, и Той Господь надо всеми единъ, и царь царемъ, и царству его несть конца; и Тотъ ныне отьемлетъ царство твое отъ тебе и предаетъ тя съ нимъ въ руце великому и благочестивому самодержцу всея Русии, его же повелениемъ приидохъ азъ, раб его, послан къ тебе. Ты же готова буди скоро съ нами поити!". И она же, разуме толко речь его, и впротивъ слова его воспрянувъ отъ высокаго места своего царскаго, на немъ же седяще, и ста подержима подъ руце рабынями ея, и умили съ тихостию отвеща (р)ечью варварского языка (сво)его: "Буди воля Божия и самодержца Московскаго...", - и, слово то изрекши, и зарасися отъ руки рабынь о светлишныи помостъ, съ великимъ гласомъ плачевнымъ, подвизающися собою на плачь и то бездушное камеиье. Тако же и честные жены и красные девицы, живущия съ нею въ полате, яко многия горлица, загозица, жалобно плачевные гласы горкия] на весь градъ востираху, лица своя красные деруще, и власы рвуще, и руце и мысца своя (кусающе). И восплакася по ней весь царевъ дворъ, велможи и властели, вси царские отроцы.