Русская куртуазная повесть Хvi века (СИ)

И слышаще плачь той стечахуся народи къ цареву двору, и тако же плакахуся, и кричаху неутишно, и хотяху воеводу жива поглотити; аще бы мочно, то и воя бъ его камениемъ побили Казанцы; но не даша имъ воли ихъ властелие и, биюще ихъ шелыгами, и батаги, дреколемъ, разгоняху ихъ по домомъ. И похватиша царицу отъ земля стояще ту съ воеводою ближни ея стареишии и велможие, мало не мертву; и, егда отлияше водою, и утешаху ю. И умоленъ бысть той воевода царицею, да еще мало помедлитъ царица въ Казани.

Онъ же, у царя и у воеводы спросяся, дасть ей 10 день пребыти въ полатахъ своихъ, за крепкими стражьми, да не убиетца сама собя, давъ ее брещи велможамъ Казанскимъ, и самъ почасту ходя назирати; и стояще ва Цареве же дворе во инехъ полатахъ, не просто, но бергом(ъ) от вой своихъ, да не зло некое не въ ведоме Казанцы учинять надъ нимъ лукавствомъ своимъ. И преписаваше цареву казну, и переписав всю и до единого праха и запечатав самодерьжцовою печатью, и наполни до угружения 12 великихъ ладей златомъ и сребромъ и сосуды сребрянными и златыми, и украшенными постелями, и многразличными одеянми царскими, и воинскими оружии всяцемы, и выеха из Казани преже царицы со инемъ воеводою в Новы градъ, послав за казною ихъ хранителя Казаискаго царева, да той самъ пред самодерьжцем книги счетные пложить.

И по 10 днехъ поиде воевода изъ Казани. За нимъ поведоша царицу исъ полатъ ея, въ следъ воеводы, несуще ю под руце, а царевича сына ея на рукахъ предъ нею несяху пестуны его. И просися у воеводы царица проститися у гроба царева; воевода же отпустивъ ю за сторожми своими, а самъ тутъ же у дверей стояше неда(ле)че.

И влезши царица в мечеть, где лежаше царь eя умрый, и сверьже златую утварь зъ главы своея, и раздра верхние ризы своя и терзающе и нохтми, деруще лице свое и въ перси бьюще, воздвигши умиленный свой гласъ, и плакаше горко, вопия, глаголя: "О милый мой господине, царю Сапкирее, виждь ныне царцу свою, (ю)же любилъ еси паче всехъ женъ своихъ: се ведома бываю въ пленъ иноязычными воины на Русь, и съ любимымъ твоимъ сыномъ, яко злодеица, не нацарствоваше съ тобою много летъ, не нажившися. Увы и мне, драгий мой животе, почто рано заиде красота твоя ото очию моею по(д) темною землю, оставивъ мене вдо(во)ю, а сына своего сиротою и младенца еще! Увы мне, где тамо живете, да иду тамо к тебе, да живу с тобою, и почто ны остави зде? Увы и намъ, не веси ли сего? Се бо предаемся въ руце ненадеемымъ супостатомъ, Московскому царю; мне же убо единой не могуще противитися силе и крепости его, и не имехъ помогающихъ мне, и вдахся воли его... Увы и мне, аще ото иного царя коего пленена быхъ была, единаго языка нашего и веры, то шла бы тамо не тужила, но с радостию и без печали. Ныне же, увы и мне, мой милый царю, послушай горкаго моего плача, отверзи ми темный свой гробъ, и поими мя къ собе живу, и буди нам гробъ твой единъ, тебе и мне, царская наша ложница и светлая полата. Увы и мне, господине мой царю, не рече ли ти иногда. зъ болезнию душа, болшая твоя царица, яко добро тогда будетъ умершимъ и неродившимся, и се не збысть ли ся тако? Ты же сего ничего не веси. И ныне намъ прииде живым горе и болезнь! Приими, драгий господине-царю, юную и красную царицу свою, и не гнушайся мене, ко нечисты да не наслдятца иноверныи красоты моея, и да не буду лишена отъ тебе конечне, и н(а) землю чюжую не иду и въ поругание, и въ смехъ, и во иные людие в незнаемые, и в веру, в языкъ чюжь! Увы и мне, господине, кто пришедши ми тамо плачь мои утешитъ, и горкия слезы моя утолитъ, и скорбь души моей возвеселитъ, или хто посетитъ мя? Несть м(и) никого же! Увы и мне, кому тамо печаль мою возвещу: къ сыну ли наш(ем)у, - но той еще млечные пищи требуетъ, или ко отцу моему, - но той отсель далече есть, хъ Казанцем ли, - но они чрез клятву свою самоволиемъ отдаша мя. Увы и мне, м(и)лый мой царю Сапкирею, не отвещаеши ми ничто же, и горкия своея царицы не (слышаши) ли? Се при две(ре)х, зде, немилостивые воины стоятъ и хотятъ мя, яко зверие дивии серну, восхитить от тебе. Увы и мне, царица твоя бехъ иногда, ныне же горькая пленница, и госпожа именовахся всему царству Казанскому, ныне убогая и ходая раба! И за радость и за веселие плачь и слезы горкия постигоша ны, и за царскую утеху сетование болезненно и с(к)орбные беды обыдоша мя! Уже бо плакитися не могохъ, ни слезы же текутъ отъ очию моею, ослепоста бо очи мои отъ безмерныхъ и горкихъ слезъ, и премолче гласъ мой от многаго вопля моего!".