Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

В послании «К Светлане» внутренняя жизнь поэта развернута во времени, с нарастающим драматизмом, с переходами от радости к скорби, от чувств горестных к вере и надежде. С приходом Светланы в душе поэта расцветает радость. Но сквозь наигранную бодрость пробивается сердечная боль:

То правда, жизнь отравлена

,Моё напрасно сердце билось,
Мне рано отцвела весна,
И солнце в полдень закатилось…

И только в финале, пройдя через неведомые лирике Жуковского сомнения и тревоги, через согревающие сердце молитвы, душа поэта обретает надежду и веру:

Да милосердый наш Отец
Вонмет несчастного моленье
И за терновый мой венец
Невинным даст благословенье! —
И скоро исчезает страх,
Молитва сердце согревает,
И вдруг на радужных лучах
Надежда с верою слетает.
И ты, и ты, ночная тень,
Рассеешься, пройдут туманы, —
И расцветёт мой ясный день,
День светлый, как душа Светланы.

Козлов, идя вслед за своим учителем Жуковским, наполняет отвлечённые поэтические формулы предшественника конкретным и психологически усложнённым переживанием. Особенно зримо это проявляется в послании «К другу Василию Андреевичу Жуковскому. По возвращении его из путешествия» (1822). Это исповедь человека, пытающегося найти выход из тяжелейших испытаний. Он отдается игре воображения, рассказывая, как он в мечтах уносился к другу в Швейцарию. Но сдержать приливы тоски и отчаяния ему всё-таки не удаётся. Козлов вспоминает, что пять лет прикован к постели, «пять целых лет» томится в страданиях. Он торопится насмотреться на жену и детей, сохранить в памяти их образ:

И я с отчаянной тоской
На них стремил взор тусклый мой.
На миг покинуть их боялся,
К моей груди их прижимал,
От горя думать забывал,
Смотрел на них… но уж скрывался
Мне милый вид в какой-то тме:
Он исчезал, сливался с мглою,
И то, что есть, казалось мне
Давно минувшею мечтою.

Когда Пушкин прочел эти стихи, он написал своему брату Льву, находившемуся в дружбе с Козловым: «Ужасное место, где поэт описывает свое затмение, останется вечным образцом мучительной поэзии». Душа поэта уже не выдерживает такого испытания, она на грани гибели, на пределе опустошения:

Так догорает, одинок,
Забытый в поле огонёк…

И только молитва к Творцу дает поэту благодатную силу и волю к возрождению:

Носилось что-то надо мной.
Душа отрадный глас ловила —
И вера, огненной струёй,
Страдальцу сердце оживила.

Ему кажется теперь, что своим страдальческим крестом он вымолит у Бога счастливую долю для своих детей. Эта надежда даёт на какое-то время целебный мир и тишину его измученной душе.

Но примириться с утратами всё ещё тяжело. Вновь поднимается ропот, являются безответные вопросы: «Как мир прелестный позабыть? / Как не желать, как не тужить? / Живому с жизнью как проститься?» И тогда взамен утраченной земной красоты является к нему другая, «священная красота». Любовь к Светлане у Козлова лишена чувственных страстей. Это любовь платоническая, в которой женщина является ангелом, слетающим в «обитель горя» из заоблачных сфер.

Светлана

добрая твояМою судьбу переменила,
Как ангел Божий низлетя,
Обитель горя посетила —
И безутешного меня
Отрадой первой подарила.

Другим утешением ослепшего поэта является «снов пленительный обман». Во сне потухшие краски вспыхивают в какой-то огненной красоте: