Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Однажды как-то я забылся
Обманчивым, но сладким сном:
И вдруг далёко очутился
Один на берегу крутом,
Там, у родной Москвы. День знойный
Мне снилось, ярко догорал,
И вечер пламенно спокойный
Во всей красе своей блистал;
Внизу Москва-река сверкала,
Игриво рощу обтекала;
В дали гористой под селом
Был виден лес, желтели нивы,
А близ Дербента, над прудом
Тенистые дремали ивы,
И зеленело за рекой
Девичье поле пред глазами,
И монастырь белел святой
С горящими, как жар, крестами;
От стен к приманчивым струям
Долинка ясная пестрела;
Тут домик сельский; в липах там
Часовня спрятаться хотела;
На всех соседственных холмах
Сады и дачи красовались
И в ярких вечера огнях
Струей багряной освещались;
И зелень рощей и полян
Сливалась с твердью голубою,
И стлался золотой туман
Над белокаменной Москвою.

Н. В. Гоголь сказал: «Глядя на радужные цвета и краски, которыми кипят и блещут его роскошные картины природы, тотчас узнаёшь с грустью, что они уже утрачены для него навеки: зрящему никогда бы не показались они в таком ярком и даже преувеличенном блеске. Они могут быть достоянием только такого человека, который давно уже не любовался ими, но верно и сильно сохранил об них воспоминание, которое росло и увеличивалось в горячем воображении и блистало даже в неразлучном с ним мраке. Но и в сих созданиях, в которых, кажется, он стремится позабыть всё грустное, касающееся собственной души, и ловит невидимыми очами видимую природу – и здесь, под цветами, горит тихая печаль». Эта печаль прорывается в горьких стихах, завершающих «цветной» сон поэта:

О, для чего ж в столь сладком сне
Нельзя мне вечно позабыться!
И для чего же должно мне
Опять на горе пробудиться!

П. А. Вяземский, хорошо знавший Козлова, сказал о нём: «Отчужденный утратами физическими от земной жизни, ожил он с лихвою в другом мире». Это был не только мир великих писателей, русских и западноевропейских, но и мир его собственной поэзии:

Но для меня лишь в ней одной
Цветёт прекрасная природа!

Драматическая исповедь поэта дает нам в полном объёме сложную историю борьбы страдальца с самим собой, со своим горем, борьбы, завершающейся торжеством жизнеутверждающих начал:

Изведал я, что убивать
Не могут грозные страданья,
Пока мы будем сохранять
Любви чистейшей упованья.
И здесь ли, друг, всему конец?
Взгляни… над нашими главами
Есть небо с вечными звездами,
А над звездами их Творец!

Ф. И. Тютчев заметил: «Я не знаю сочинений, которые заставляли бы менее ощущать ужас перед ничтожеством жизни, овладевающий нами при встрече с невозвратимым прошлым, как те, что нам остались от Ивана Козлова, – столько истинной жизни было в этом человеке».

Лирика И. И. Козлова

В послании к Жуковскому, как в зерне, заключены основные образы и мотивы дальнейшей лирической поэзии Козлова. Там они получали новую обработку и подчас иное содержательное наполнение. Если в послании к Жуковскому воспоминание смягчает трагизм существования, то в стихотворении «К радости» (1823) говорится о другом. Во «мраке бедствия» воспоминания о радостных днях «горят далёкою звездою». Поэт сравнивает воспоминания со светом месяца, который покрывает серебристо-золотым сиянием гладь реки, но не согревает холодные её волны. В стихотворении «Бессонница» (1827) «призраки милой старины» уже не успокаивают, но обостряют его тоску.